|
http://www.livejournal.com/magazine/679649.html
Удивительные подробности жизни в одном из самых опасных районов США
Постдок — временная позиция, которую занимают молодые учёные со степенью кандидата наук. В 1990-е муж EXPERIMENT8OR отправился «служить» науке в полный опасностей город Нюарк и за один год успел стать свидетелем полицейской погони, понаблюдать из окна за перестрелкой и… поработать с весьма странным профессором.
В прошлом тысячелетии, в незапамятные доинтернетные времена мой муж служил постдоком в городе Нью Йорке. Найти постдок по его специальности было неверятно сложно. Этих мест не было вообще, но он искал и ему искали, и нашлась одна позиция. Муж прошел интервью и уехал, а я осталась дома с родителями и ребенком.
Зарплата постдока была очень низкой даже по нашим провинциальным меркам, а прожить на эту сумму в Нью Йорке, да еще и на Манхеттене, где находился университет, было невозможно. Но других предложений не было, и муж поехал с мыслью оглядеться и закрепиться, а дальше уже мы переедем к нему в столицу мира.
Снять жилье на постодковскую зарплату в НЙ было нереально. Снимать комнату в квартире у одинокой бруклинской старушки муж категорически не хотел: жилье должно быть хоть какое, но отдельное. Он побегал-побегал и по обьявлению в русской газете нашел в Нью Джерси недорогую просторную двухкомнатную квартиру в многоэтажке на высоком этаже, рядом с транспортом, недалеко от русского магазина. Единственный, но сокрушительный недостаток этой квартиры состоял в том, что она находилась в городе Нюарке.
Город Нюарк знаменит негритянскими бунтами в шестидесятые-семидесятые годы, от чего белое и во многом еврейское население побросало все и бежало куда глаза глядят. Это однo из самых черных, самых бедных и самых опасных мест Соединенных Штатов. Но муж этого не знал (интернета не было), знакомых у нас не было, посоветовать никто не посоветовал. Муж, будучи человеком крайне абстрактным и нечувствительным к внешним раздражителям, вообще ничего не заметил. Заметила неладное уже я, когда стала приезжать в гости.
Многоэтажные апартменты располагались на холме между хорошим и плохим районом и были перевалочным пунктом для свежепонаехавших. Дети всех цветов орали и бегали по детской площадке, мамы разных народов держались отдельно. Без всякой политкорректности менеджмент селил своих к своим. Одну башню занимали африканцы. Они ковыляли по сугробам в цветных балахонах, дутых алясках и нередко в банных шлепанцах, а музыка из их башни орала денно и нощно. Одна башня была отдана вьетнамцам, одна — пакистанцам, одна — русским. Ходить под балконами надо было осторожно, чтобы не получить по башке пустой бутылкой или мусором.
В русской башне вполне можно было жить. Квартира была прекрасная, хотя и запущенная. Из окна ночью был виден освещенный Эмпайр Стейт билдинг. Муж насобирал очень приличной мебели у мусорки, только кровать он купил новую. По утрам муж просыпался рано, потому что выше по стояку у кого-то орало русское радио. В подвале собирался детский сад для русских старичков в различной стадии деменции.
Мы осваивали окружающее пространство. Русский магазин, обещанный в газете, оказался гаитянским, но там продавали черный хлеб, пряники и пельмени. Чтобы добраться до Манхеттена, надо было ехать в автобусе, где мы были единственными белыми. Преступники, как правило, в набитых автобусах не ездят, и черное население очень напоминало наш родной русский колхоз. Когда муж купил телевизор и вез его в сумке, весь автобус темпераментно обсуждал покупку и давал советы.
Однажды из автобуса муж наблюдал полицейскую погоню. Поразило то, что она выглядела в точности как в фильмах: на скорости, с резкими поворотами и пронзительным скрипом тормозов. Однажды две банды затеяли перестрелку рядом с автобусом. Муж сидел у окна и какой-то юный бандюк палил из пистолета, стоя прямо под окном. По уму-то надо было побыстрее перебраться подальше от окна, но автобус был набит под завязку и оставалось только наблюдать. Стрелять бандюки хорошо не умели и в тот раз никто ни в кого не попал. А так он часто видел полицейскую машину, амбуланс и тело под белой простынёй. В то время знаменитые небоскребы-проджекты еще не были взорваны, они еще стояли вдоль маршрута автобуса, и мы (слава богу, что только из окна) наблюдали за безумным зоопарком вокруг. Это была совершно другая планета, опасная, грязная и мерзкая, и только выныривая из Линкольн-туннеля можно было прийти в себя.
Так муж и зимовал помаленьку в своем медвежьем углу с видом на Эмпайр Стэйт. Зима в тот год была необычно снежной, с заносами и буранами.
Планы переехать в НЙ всей семьей развеялись очень быстро. Постдок у мужа был законченным кошмаром. Профессор был старый, он был вообще эмеритус и своих денег не имел. Постдока ему нанял его более молодой коллега, по понятной причине — чтобы он терзал одного постдока и отстал бы от всех окружающих, потому что даже на пенсии он каждый день припирался в департмент физики. Фамилия его была, скажем, Спрут.
Профессор Спрут казался живым ископаемым, хотя было ему тогда всего 72 года. Он когда-то работал с самим Нильсом Бором, о чем сообщал всем и каждому. Профессор Спрут находился в стадии активного маразма. Это был старый лысый еврей с безумным взором, вздыбленными волосами и лошадиной физиономией. Спрут обладал вздорным характером, был мелочный деспот и круглый идиот. Он жил на Манхеттене вдвоем с женой и всегда ходил в клетчатой красной ковбойке. Профессор Спрут был типичным нью-йоркским либералом, из тех, кто громко лезет защищать обделенные меньшинства, угнетаемые проклятым капитализмом. Они держат дома собрание сочинений Маркса и с пеной у рта любят Советский Союз.
Главное, что нужно было Спруту — чтoбы муж каждое утро в девять утра сидел в кабинете на своем стуле. Спрут любил бесшумно открывать смежную дверь своим ключом и сваливаться постдодку как снег на голову. Муж совершенно измучился: он каждый день пилил из Ньюaрка, чтобы к девяти просто сидеть на стуле в офисе с видом на Бродевей. В этом не было вообще никакой необходимости, поскольку муж — теоретик, у него не было даже своего компьютера, но он был игрушкой Спрута. В итоге Спрут родил какой-то абсурдный теоретический проект, что-то про недра звезд, и поручил мужу развить этот тезис.
Профессиональные навыки Спрута находились в стадии активного распада: человек помнит сложные вещи, а таблицу умножения уже забыл. Статью писать он не мог и не хотел. Деньги платить своему постдоку защитник угнетенных меньшинств тоже регулярно забывал. Последний чек пришел через десять лет после окончания постдока, в 2005 году. Денег не было даже на метро, муж шел зимой на работу пешком от автовокзала на 42-й до Вашингтон сквер, питался одними пельменями из гаитянского магазина и экономил на зубной пасте. Когда развалились зимние ботинки, это была катастрофа, сравнимая с кражом биржи.
Мужу откровенное издевательство быстро надоело, и он решил, что с этим надо кончать и быстрее валить от этого маразматика. Загвоздка была в том, что квартира была сдана на год, и оставалось еще три месяца до окончания лиза. Муж решил, что эту квартиру надо подсдать, получить с них залог и спокойно уехать домой. Он повесил обьявление в прачечной, и желающие немедленно явились. К нам пришла пакистанская семья, молодой бородатый мужик в хитоне и тощая хитренькая женка. После быстрых переговоров на ломанном английском, когда мужики отступили в сторону, чтобы женщины договаривались жестами, соглашение было достигнуто. Мужчины пожали руки. Пакистанец отдал нам залог, взял на себя лиз на квартиру и получил всю мебель, за исключением нового матрасика, который купили русские старички. «Слышишь, Альберт? Они на этом матрасике вдвоем умещаются. Они молодые, они обнимутся и им не тесно! Это тебе, старому, все места мало.»
Муж погрузил оставшиеся шмотки в рентованную машину, проклял науку в целом и Спрута в частности, и порулил домой. У него не было сил обьясняться со Спрутом, это делала я через емайл. Спрут честно обиделся, он не понимал, что случилось, почему постдок от него сбежал, а ведь он выбил ему еще один год этой каторги — «Вернись я все прощу!» Hо добровольно лезть в пасть Спрута муж не стал. На этом Спрут исчез из нашей жизни. Муж навсегда ушел из физики, спасибо Спруту, он избавил его от иллюзий относительно призвания, научного пути и прочей мути.
А вот пакистанцы продолжали жить в этой квартире много лет, тихо продлевая контракт на квартиру. Видимо, там завелась целая семья пакистанцев с русским именем и фамилией, а может они уже и легализовались под нашей фамилией, ведь мы им оставили лиз и биллы за коммунальные услуги. Пакистанцы попались законопослушные, никаких кредитных или иных проблем у нас не было. Возможно, что и теперь живут наши однофамильцы. Фамилия моего мужа, которой он и меня наградил, содержит слишком много согласных и мало гласных, так что и на русском языке её правильно трудно произнести, а каково бедному пакистанцу! Представляю, как его жена пилит, нашёл, мол фамилию для всей семьи, не мог подобрать ничего полегче!
Мораль: Один в поле не воин — он непременно попадет в щупальца Спрута.
_________________
Толерантность - чума XXI века. Наше дело правое - мы левые. Враг будет разбит, победа будет за нами.
Вдоль дороги - лес густой, с Бабами-Ягами, А в конце дороги той - Плаха с топорами.
|
Ценник
FAQ по нумизматике
Магазин услуг 
Рассылки
Правила форума!
Jaroslaff
Добавлено: 25-02-2015 01:46:27
