Монеты России и СССР

Здесь без закосов под кого либо,исключительная самобытность! Замечательная ироничная манера,изложения удивительных исторических фактов!

Мне ещё шВеллером дохнуло, такой же борзописец.

Не...Веллер даже и не близко к этой категории... ДШ это особое явление!

ну если только в развлекательных целях, но наверное лучше уж тогда лурк почитать. 10 коллективных джонов шемякиных завсегда лучше, чем один.

Не факт

факт

Вот как можно утверждать что это факт не прочтя ничего из ДШ ???

Продолжу раскрывать ДШ как ИСТОРИКА...

Главное достижение правления Петра Великого для меня лично состоит в весьма прозаической вещи.

11 мая 1721 года Петр подписывает Указ Щацкой провинции воеводе Фёдору Ляпунову, в указе предписывается ввести в крестьянский оброт вместо серпа косу.
Одновременно Пётр подписывает распоряжение президенту коммерц-коллегии князю Голицыну отправлять в разные хлебородные места крестьян умелых для обучения местных селян "сниманию хлеба косами".

Вот самое эффективное и долговременное новвоведение Петра Алексеевича.
Которое, конечно, из- за его практичности, человеколюбия и полезности все позабыли.

Про наши планы дерзкого захвата Стамбула в Первую мировую.

Мой любимейший пример того, как вся несусветная идеология "креста на Святую Софию", подкреплённая кряхтением про "мы были просто обязаны занять проливы и победить", разбивается о быт.

Начну с того, что с 30- х гг. 19 века Россия, когда, в принципе ещё могла, страшно не хотела захватывать Стамбул. И первую скрипку здесь играет не страх столкновения с англичанами, французами и турками, а простое понимание, что присоединение к империи такого мегаполиса как Стамбул, с его политическим и экономическим потенциалом, с комплексом проблем и возможностей, может разорвать империю Романовых с треском.

Новый политический и экономический центр, увязанный на Средиземноморье, живущий в особых условиях, населённый особыми людьми, создал бы в рамках империи новый центр притяжения невиданной силы. Николай I собирал особую комиссию Кочубея для ответа на вопрос: брать Стамбул или не брать? Вывод комисии был однозначным - не брать, не в коем случае не брать.

К 1914 году в Одесском военном округе, самом слабом из военных округов империи, находилось два армейских корпуса и стрелковая бригада. Задачами которых было противостояние возможной агрессии со стороны Румынии, отражению турецкого вторжения с моря и оказание поддержки другим военным округам, направленным против Австрии.

Военная игра штаба Одесского округа 1909 года показала, что округ не может действенно противостоять вторжению румын. По условиям игры округ направил половину своих сил (корпус и стрелковую бригаду ) для поддержки сил, воюющих с Австрией. Оставшимися силами округ должен был максимально сопротивляться румынской агрессии. На второй день условного вторжения румыны заняли Измаил. На двадцатый день румыны вышли к Кишенёву. Вскоре румыны вышли к Тирасполю. На 25 день русские отошли на левый берег Днестра.

Во время Киевской стратегической игры весной 1914 года русское командование решило учитывать "факт", что Румыния на начнёт войну с Россией. И силы Одесского военного округа, подкреплённые мобилизационными ресурсами, могут быть переброшены на австрийское направление.

Сразу после начала войны Одесский военный округ был преобразован в 7-ю отдельную армию. Половина из неё была передана Брусилову в 8 армию, нацеленную на австрийцев. В случае, если Румыния вступила бы в войну на стороне Тройственного союза, остатки 7 армии должны были вести оборонительные бои. Был издан приказ о взрыве единственного моста в Унгенах в случае, если румыны всё же начнут военный действия. Мост начали подготавливать к взрыву, но выяснилось, что плана взрыва моста нет, и пироксилина тоже нет. Сорок лет готовились отражать безжалостную румынскую экспанию, но на счёт взрыва моста не озаботились ни на минуту. Это не то, что типично, это хронично. Приказ о взрыве заменили приказом "разрушить в мере возможности" силами 8 кавалерийской дивизии. Как-то так вот решили.

К середине августа 1914 года западное чернопморское побережье России оберегали 64 пехотных батальона, 192 орудия, 14 аэропланов. Из числа этих батальонов происходила переброска сил на север, для поддержки наступления на австрийцев. Скажем честно, для десанта на Босфор сил у России тогда не было. Для мало-мальски эффективного десанта, конечно. Не было возможности при подготовке десанта на Стамбул использовать болгарские порты. Болгары свои порты заминировали, что однозначно было направлено против России. Помочь Сербии мы могли только высадившись на болгарском побережье. Готовить эффективный десант на Босфор можно было только используя болгарские порты.

24 ноября турки высадили первыми свой десант на черноморском побережье около Аккермана Бесарабского уезда. Командовал турецким десантом (это была, конечно, проба) поручик Магомет-оглу Хуссейн, получивший образование в Болгарии и Турции. Отряд Магомет-оглу через два дня сладся в плен. В полном составе. Кому он сдался в плен? Он сдался в плен, не регулярным войскам Российской империи, которые, по идее, должны были опрокинуть турок в море могучим штыковым ударом и громовым "ура!" Мы ведь столько готовились к этому! Но турки за неимением регулярных войск России, побродив по побережью, не встречая никакого сопротивления, взяли да и сдались в плен крестьянам. Иного варианта у них не было - билет турки дали своему поручику в один конец. Турецкий десант был беспрепятственно доставлен к русскому берегу пароходом "Зафер", сопровождал пароход "Зафер" турецкий крейсер "Мидилли", который совсем недавно был немецким "Бреслау". Крейсер без малейшего труда подошёл к русским берегам. За три рубля (сумма установлена точно) вахмистр русской пограничной стражи согласился быть проводником разведотряда турок.

19 февраля 1915 года британский линкор "Корнуоллис" произвёл первый выстрел по турецкому форту "Орхание" на азиатском берегу Дарданелл. Началась битва за захват союзниками проливов. До конца 1915 года союзники пытались взломать оборону турок. Николай Александрович, государь наш, даже приехал в Одессу, где ему вручили крест для установки на Святой Софии. Но тут генерал Маккензен начал своё наступление в восточной Галиции. И встал непростой выбор: захват Константинополя или оборона населённого пункта Дрыщув. В этом споре с разгромным счётом победил Дрыщув.
От идеи десанта, к облегчению командования, отказались, отдавшись с жаром обороне Дрыщува.

Потом мы начали готовить ополчение для взятия Царь-града. Реальное такое ополчение, романтический, православный фольксштурм. Православный фольксштурм должен был брать то, что не смогли взять автсралийцы, новозеландцы, французы, флоты союзников и т.п. Вооружён был православный фольксштурм, составленный из бог знает кого, исключительно добротно. На вооружении состояли берданки, японские винтовки "Арисака" и австрийские "Манлихеры". К Арисакам и Манлихерам патронов, правда, практически не было, но выглядели они достойно. Правда, у многих были погнуты стволы, сломаны рукоятки затворов и так, по мелочи, штыки, например, были погнуты у "Манлихеров" из-за низкого содержания стали. Некоторые ополченцы решили брать с собой охотничьи ружья. Потом заговорили о штурмовых топорах. Штурмовые топоры последний раз Константинополь видел в 1453 году при своём падении. Могло сработать и на этот раз. Три бригады ополчения мы были готовы бросить на штурм Царь-града. Выдали им крест для воздвижения на Святой Софии. Помолилилсь.

Стали думать, на чём плыть. Провели, слава богу, учения. Выяснилось, что на том что есть, перевозить даже ополчение невозможно. Некоторые транспорты не имели нужной осадки, на баркасах (по три штуки баркасов мы планировали привязывать к катерам и на том, значит, плыть) не оказалось вёсел и спасательных средств.

Решили подумать об артиллерии, необходимой для штурма Стамбула. Нашли целых 12 пушек "6-дюймовок". Что прилично для крейсера "Аврора", вероятно, но для штурма твердыни веры маловато. На 6-дюймовый ствол наскребли по 200 снарядов - это, примерно, на пять часов стрельбы. Следовательно штурм был обязан быть стремительным, с топорами, крестами и хоругвями. Я бы ещё предложил боевые шипастые кадила и заточеные крестильные крестики-сюрикены. Не сочтите за святотатство. Просто от замыслов по взятию Царь-града ополчением голова кругом пошла.

К счастью для ополчения от десанта решили отказаться. Турки победоносно завершили защиту проливов от англичан и французов. Штурмовые топоры были временно отложены.

Это я к чему всё это? Это я к тому, что любовь всё превозмогает. И тьмы истин нам дороже наш возвышающий обман.

Чтобы понять, как у меня устроено в голове, какие потоки в ней схлёстываются в рёве и стонах, достаточно привести один единственный пример.

Вот все мы прекрасно знаем фразу-перевёртыш "А роза упала на лапу Азора". Эта фраза известна большинству здоровых людей по книге про Буратино и кукольный театр.

И нормальным, хорошим людям этой фразы вполне достаточно, достаточно Буратино, достаточно прочесть фразу пару раз справо-налево и наоборот. Всё! И это нормально! Это хорошо!

Что происходит у меня при прослушивании кукольной фразы "А роза упала на лапу Азора"? Следите за взмахами моих красово оформленных рук над столом с напёрстками.

1. Фраза эта из жизни кукол, рассказывающая про розу и Азора, происходит из оперы 18 века авторов Мармонтеля и Гретри "Земира и Азор".

2. Чудовище Азор из оперы - это заколдованный в чудовище принц. Чары, наложенные на принца Азора падут, когда будет сорван и брошен цветок - роза. Что и проделывает девушка Земира, отосланная своим батюшкой к чудовищу в благоданость за спасение. В опере присутствуют две злодейки-сестры, мешающие счастью Земиры, благородный отец, заколдованный принц, чудесный остров и прочее. Понятно, что "Аленький цветочек" читали все. Роза, упавшая на лапу Азора - это фактическое заклинание перевоплощения безобразного в прекрасное с помощью любви и великого божества. Универсальная формула, которой Мальвина пыталась по-своему смело предвосхитить все последующие превращения деревянного Буратино. Понятно, что у романтичной Мальвины ничего выйти и не могло, раз в дело вступил второй элемент волшебства, материальный золотой ключ, ведущий к директорству и владением кукольного театра "Молния". Оставаться в саду с Мальвиной предприимчивому Буратино не с руки, поэтому фраза про розу так и осталась недописанной. На повестке дня ведь был ключ к театру.

3. Сказка "Красавица и чудовище" (по классификации сказочных сюжетов Аарне-Томпсона - 425 С) впервые была издана дамой по фамилии де Вильнёв в 1740 году, была включена в приложение к сказкам Шарля Перро, происходит из апулеевской "Амура и Психеи". Опера "Земира и Азор" пользовалась колоссальным успехом. Особенно среди масонов, революционеров и монархов.

4. В июне 1777 года в Сакнт-Петербург под именем графа Готландского прибыл король Швеции Густав III. Он и императрица Екатерина Алексеевна приходились друг другу кузенами.

5. 24 июня 1777 года Густав, императрица и наследник русского престола Павел Петрович приезжают поздравить с именинами тайного советника и директора Смольного института благородных девиц Бецкого Ивана Ивановича.

6. Почему три венценосные особы приезжают поздравлять личного секретаря царицы, приезжают торжественно, вручают подарки и тому подобное? Иван Иванович Бецкой - незаконный сын фельдмаршала Трубецкого и шведской баронессы Вреде. Папа Бецкого был в плену, в Стокгольме Бецкой и родился и жил детские годы. потом была служба в датской армии, Париж, близкие отношения с герцогиней Иоанне Елизавете Ангальт-Цербстской. Все уверенные слухи, что Екатерина II - дочь Ивана Ивановича Бецкого, они оттуда. Кроме того, что Бецкой был воспитателем, он он был политическим теоретиком, требовавшим создание в России "третьего сословия". Всё условно, всё призрачно - третье сословие, белая питерская ночь, опера "Земира и Азор", в которой партию Азора исполняла воспитанница Хрущова, так известная нам по портретам смолянок. Всё почти, всё намёком - кто к кому приехал, дочь и внук к дедушке? Случайно или нет выбрана опера по сказке, в которой впервые в качестве героев появляются не аристократы и крестьяне, а горожане, это самое третье сословие? Всё зыбко и почти что сказачно само по себе.

7. Любимую собачку свою Екатерина Алексеевна назвала Земира. Густав назвал "Земирой" свой любимый линейный фрегат шведского крон-флота. Собачка нам известна по "Капитанской дочке" Пушкина. Фрегат участвовал в погроме русского флота в морском сражении при Свенсксунде в 1790 году.

8. Вот сидят Екатерина, Густав, Павел, Бецкой смотрят оперу про розу, которая вот-вот упадёт на лапу Азора. И каждый видит своё. Бецкой - своих кукольных воспитанниц и игрушечное "третье соловие". Густав - символ шведского масонства, породнившегося с масонством шотландским через Флоренцию (город цветов), к котором доживал век претендент на шотландский престол Стюарт, глава европейского масонского движения. Павел видит судьбу принца, отец которого был убит врагами, а мать постоянно воююет, позволяя злой силе превратить принца в чудовище. Екатерина, переживавшая начало развода с Орловым и предчувствующая Потёмкина ("чюдо, любое мне, одноглазое") видит совсем своё. И все ждут, когда же роза упадёт на лапу Азора. Собачка уже новорожденно скулит, уже рубят лес для королевского фрегата, уже родились почти все будущие убийцы Павла, в Стокгольме отделывают здание шведской оперы, в которой Густав III получит смертельную пулю в спину. А вокруг санктпетербургская белая ночь. И внезапный дикий плач хохотушки Хрущовой, неожиданно зарыдавшей в конце весёлого представления.

9. Иван Иванович Бецкой в старости ослепнет и к его рукам привяжут тонкие верёвки, за которые Ивана Ивановича будет дёргать специальный лакей, подавая сигналы, что надо вставать и кланяться, садиться, ложиться, вставать. Директор собственного кукольного театра благородных девиц мужественной марионеткой проживёт свои последние годы.

10. А роза упала на лапу Азора.

Вот так как-то. В тексте специально допущена военно-историческая ошибка. Строго говоря, две военно-исторические ошибки.

Из моральных наставлений Александры Ивановны.
"Не знаешь, что ответить, отвечай отчётливо и громко. Пусть ты будешь выглядеть при этом дураком! Пусть! Это и не страшно, и привыкать тебе особо не нужно. Но каким же замечательным дураком ты будешь выглядеть! Надёжным. Полным сил. Здоровым. Телесно и душевно совокупным.

Прелестным таким, задорным дураком. Опорой. А не так, как сейчас: торопливым, комкающим окончания идиотиком, слабеющим на глазах под градом улик. Пойми, Джон, бодрость духа, живость, умытость, умеренное использование одеколона обеспечит тебе карьеру, несопоставимую по величию с путём выкрученного неврастеника, боящегося сказать глупость..."

"Понимаешь, Джон, люди очень доверчивы. Особенно люди доверчивы в своих пороках и увлечениях. Для тебя это, уверена, понятия неразделимые. У некоторых так не получается, а у тебя всё отлично в этом плане, не различишь где что... помнишь, ты марки решил коллекционировать и чем это закончилось?

Главное, чтобы ты запомнил: хочешь грамотно, обильно и безопасно блудить, не опасаясь теней и шорохов, не шарахаясь к окну при скрипе двери - заведи свой собственный публичный дом. А не мотайся по одиноким истеричным бабам, мечтающим сожрать тебя при выходе из ЗАГСа.

Хочешь быть азартным как дядя Лева, но без опасения очнуться в снегу без штанов, с тревожными ощущениями в заднице , отгоняя вывихнутой рукой собаку, которая грустно лижет тебе лицо - пора задуматься о том, чтобы стать содержателем притона с бурой и очком.

А иначе на твоих пороках будут зарабатывать другие, что в нашей семье считается недопустимым и обидным...

И никогда ни в чём не сознавайся! Жена сама себя убедит, что это ей померещилось. А не убедит - зачем такая нам нужна?

Вот настигли тебя прямо на месте преступления. Мужественно глядя в окно, скажи, что вот эта, та, да, в кудрях, тащила тебя покалеченного, на себе семь километров по лесу, к нашим, а теперь пришла одинокая и растерянная, мол, чтож тут поделать, дорогая, уловил, да, основной вектор?! Не сознаваться! Упорствовать! Отвергать соблазн признаний! Я в тебя верю".

Не многие знают, но я получил какое-то образование.
Конечно, будем реалистами, образование я, скорее всего, не получил, невозможно ведь получить то, что тебе насильно запихивают за шиворот, и волокут, растопыренного, из лекционной на следующий курс. С другой стороны - "получить монета, тоже вполне реальная конструкция.
Так что, ладно, будем считать, что образование я получил. Как получают монета. Т.е. вышел из подъезда с намерениями, вернулся в подъезд уже с образованием, шмыгая разбитым и ёкая затронутым. Всё, иди домой уже, кандидат наук, за тобой позже зайдут. Ободрись.

Вчера устраивал православное застолье. Мне даже православных некоторое количество удалось в гости заполучить. В общей толпе моих родственников православные смотрелись очень хорошо. По правде сказать, в толпе моих родственников даже я смотрюсь неплохо. Да и вообще - в толпе моих родственников даже группа сбежавших из фармлаборатории бабуинов выделится в очень выгодном ракурсе. Но не надо думать плохо про моих родственников. Потому как у меня в Горбалсе есть дальние родственники.

Вот о них можно думать всё...

Православные, не привыкшие к поеданию мяса в стоячем пати- положении, обступили меня и стали спрашивать про божественное. Странное дело - как только я вхожу в помещение, то после получаса молчания, прерываемого тихими всхлипами, обязательно найдётся один-два человека, которые начнут меня спрашивать про божественное. Ряса моя их что ли обнадёживает? Или боевое кадило на цепочке?

Речь зашла про известную многим интеллигентам фразу: "Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное" (Мф.5:3) В греческом оригинале, извините за транслит: " Makarioi hoi ptohoi to pneymati hoti ayton estin he basileia ton oyranon "
Кстати говоря, в синодальном переводе евангелия от Луки "блаженны нищие духом, ибо ваше есть царство божие" (Лк.6:20) допущена оговорённая неточность - греческий текст был "гармонизирован". В греческом оригинале у Луки сказано: "Makarioi hoi ptohoi, hoti humitera estin he basileia toy Theoy", т.е у Лки просто о "нищих" говорится. Но это так, к слову.

Когда интеллигентные верующие начинают мне рассказывать варианты трактовки фразы про
"нищих духом", мне всякий раз очень любопытно их слушать. Редко в каком вопросе человек раскрывается так полно, выговаривается столь неосторожно, как в этом.

Обычно люди не принимают в расчёт следующие обстоятельства:

1. Греческое слово "птохос" ( одновременно могущее быть как существительным, так и прилагательным) означает как "нищий", так и "бедный", "лишённый".

2. "Нищий" означает нуждающийся. В русском языке не употребляется конструкция "нищий - чем" ( не просто выговорить нищий пищей). В греческом подобная конструкция типична.

3. В принципе, птохос можно перевести как "бедный" ( английские версии переводов оперируют именно этим словом): "Счастливы те, кто знает, что они бедны духом..." В библии короля Якова: "Блаженны бедные духом (poor in spirit). Подчёркиваю - бедные (poor), а не нищие (beggars).

4. Обращает на себя термин "to pnevma" ( известный нам по пневматике и пневмонии). В раннегреческой философии, как мы все прекрасно знаем, "пневма" часто обозначала воздух как одну из четырёх стихий. У стоиков "пневма" - фактор космический, это космическое дуновение или космический ветер, придающий телам разные качества. Человеческая душа у стоиков - это "тёплая и огненная пневма". И "всё едино в силу единого дыхания ("пневмы") и напряжения, связующего небесное с земным", как указывает 778 фрагмент собрания стоических текстов фон Арнима. Огненная пневма у ранних христиан, через неоплатоников, трансформируется в одну из божественных ипостасей - святого духа (Pneyma Agion). Напомню, что дух святой нисходит на апостолов в виде огненных языков (Деян.2:1-4).

5. Матфей не случайно использует термин "пневма". Он не использует, например, термин psyche (дыхание, душа, дух) и noos (ум, разум, мысль).

6. В 1-м послании Коринфлянам (1 Кор.15:44) вообще противопоставляется "пневматическое" и "психическое". "Сеется тело душевное (psychikon), восстаёт тело духовное (pneymatikon)".

7. У Матфея выражение "нищие духом", соответственно совсем не о том, что обыкновенно понимает масса интеллигентных верующих. Это как с "Царствием божьим". Люди отчего то воображают себе всякие пасторали, а царствие то божье - понятие эсхатологическое, обозначающее конец этого мира, конец земной истории, по Апокалипсису, новую землю и новое небо.

8."Нищие духом" у Матфея - это не нищие, не смиренные, не уничижающие себя и даже не простецы в духе графа Толстого. "Нищие духом" - это понятие, обращающее внимание верующих на время земного торжества учения, т.е. на посюстороннее утверждение правды (системы христианских ценностей), противопоставляемой другим правдам (ценностям). Нищие духом - взыскующие борцы. Вот чего русскому православию решительно не достаёт, на мой взгляд.

Когда над поляной стих мой голос, осатавалось только с обеспамятовавших слушателей часы поснимать да и через забор перелезть, прижимая к груди мешок с куличами. Продирась через кусты, желаю всем.
Кроваваго всем воздаяния, друзья.

P.S. Обращаю ваше внимание не то, что, если у Луки: "Блаженны нищие, ибо вам принадлежит царство божье. Блаженны голодающие ныне, ибо вы насытитесь. Блаженны плачущие ныне, ибо вы возвеселитесь" (Лк.6:20-21), то у Матфея: "Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся...Блаженны преследуемые за правду, ибо им принадлежит царство небесное" (Мф.5:6-10). Матфей максимально сближает, а может быть, отождествляет нищих духом и страдающих за правду.

Стиляги
В ожидании предательства со стороны стиральной машинки собираю компромат на подлую.

Как я понимаю, с первым упоминанием стиральной машинки в русской литературе выступил граф Лев Николаевич Толстой.

О стиральной машинке русская литература впервые заговорила в романе "Анна Каренина".

Алексей Кириллович Вронский, живя с Анной Аркадьевной Карениной в нравственном сожительстве в имении Воздвиженском, окружил Анну Аркадьевну заботой. Например, обедами распоряжается он, а не Анна Аркадьевна, предлагает гостям выбор между ботвиньей и супом, организует бытовые подробности жизни, вплоть до самых интимных.

Приехала к паре Долли Облонская. И просит горничную "отдать вымыть" что-то из своего женского гардероба. Постирать не просит, просит вымыть, постирать - слово грубое. А горичная, несложная такая русская девушка из деревни, смотрит на еврепейскую Долли и говорит ей тоном Жюля Верна: " У нас на постирушечки две женщины поставлены особо, а бельё всё машиной. Граф сами до всего доходят. уж какой муж..." Горничная завидует барыне, что бывает не очень часто в русской литературе, завидует, что такой ладный у Анны Аркадьевны "муж", чуть ли не мастеровитый такой, основательный, машину специальную организовал.

В массовом сознании скрипучий Каренин и пылкий Вронский как-то противопоставляются. Сам Толстой такого противопоставления не видел. "Вронский, несмотря на свою легкомысленную с виду светскую жизнь, был человек, ненавидящий беспорядок... Для того чтобы всегда вести свои дела в порядке, он, смотря по обстоятельствам, чаще или реже, раз пять в год, уединялся и приводил в ясность свои дела. Он называл это посчитаться..." Каренина со счётами Толстой нам не показывает, а жаркого Вронского - только так.

Анна постоянно в окружении машин и автоматов: живых, железных, полуживых. И эти машины её не просто окружают, шелестя и лязгая, а они её куда-то всё толкают, привозят, отвозят, понимают, не понимают, запихивают, крутят. Всё вокруг Карениной какие-то шестерёнки и очень по особому выверенные, просчитанные люди.

Конечно, моя любимая фраза о том, "англичанка гадит!" получает наивысшее эмоциональное развитие в "Анне Карениной". Дело не удивительно забавной и красивой эпопее про Большую Игру. А в конкретном и достоверном примере как игра в Британию происходит в российской элите. И что через то проистекает.

"Анна Каренина", наверное, самый английский из всех российских нравоучительных романов. Если по пунктам:

1. Первая английская фраза в романе "not in my line". Фразу эту произвосит Вронский встречающему Анну Стиве облонскому. Фраза относится к Каренину. Каренин is not in line Вронского.

2. Первым определением своего чувства к Вронскому Анна Аркадьевна выбирает в беседе с Долли scelenons. Анна описывает потрясение в от встречи с Вронским как "sceletons in the cupboard".

3. Анна в поезде, поспешно возвращаясь в семью, читает, как мы помним, английский роман. Читая анлийский роман о том, как герой достигает "своего английского счастья", Анна немедленно вспоминает Вронского с лейтмотивом "Тепло, очень тепло, горячо".

4. Разгорячённая после английского романа Анна выходит подышать на станции. И тут уже не просто горячо стало, а даже совсем обжигающе. Вронский признаётся в любви у "британского локомотива".

5. Естественно, что Вронский в Петербурге живёт в английском стиле. Английский клуб, скачки, тренер-англичанин, конюха своего Вронский называет грумом и стремится воплоитть специфический английский pluck.

6.Анна едет на роковые скачки в английском экипаже Бетси Тверской. Экипаж нравится и мужу Анна Каренину, который произносит не очень свойственные ему определения по отношению к повозке " Какое щегольство! Прелесть!".

7. Любовные отношения Анны Аркадьевны и Алексея Кирилловича происходят в атмосфере "британского салона" княгини Бетси Тверской. В другой английский кружок, кружок Лидии Ивановны, ходит муж-Каренен.

8. В английском кружке Бетси и развивается бешенная с трасть Вронского и Анны. Лидер британского кружка Бетси делает всё, что бы случилось то, что должно было случится. В воздухе витает "small-talk", "snеering", "a cosy chat", " "Никогда не позно раскаяться, - сказал дипломат английскую пговорку. "Вот именно", - подхватила Бетси, - надо ошибиться и поправиться". Чувства крепнут вов ремя наблюдения за игрой в граунд-крикет на британской лужайке. Анна спрашивает о чьём-то муже, Бетси реагирует немедленно: "Муж Лизы Меркаловой носит за ней пледы и всегда готов к её услугам. А что там дальше, в самом деле, никто и знать не хочет. Знаете, в хорошем обществе не говорят и не думают даже о некоторых подробностях туалета. Так и это". Т.е. ничего необычного в связи нет, всё нормально, Анна Аркадьевна, прогресс за вас. Конечно, перед нами первые стиляги в российской истории со своей придуманной Британией, но как эта Британия, пусть и придуманная манит. На этой псевдобританской лужайке и начинается крокет Анны и Вронского.

9.В Италии вронский покупает у художника Михайлова картину, отложенную для какого-то анлгичанина. Михайлов не люил выставлять эту картину, ожидая какого-нибудь англичанина, чтобы продать именно англичанину. Вронскому незамедлительно продаёт.

10. Анна в начале своего спуска в ад, читала в поезде английский роман, в котором дело шло к покупке британского поместья, свадьбе и пр. Роман этот Толстым упоминается вскользь, как кажется. Но вот наступает время возвращения пары в Россию, в имение Воздвиженское и что мы видим? Долли наблюдает в Возвиженском полное воплощение английского романа, видит то, что всё настолько британское, что "никогда не видела ни в России, ни в деревне". Имение, вышедшее из английских грёз русских бар, наполяется живыми англичанами. Анна слышит от преслуги : "Уes my, lady".

11. Остальные персонажи романа тоже в плену британских образов. Крестьянски бабы наблюдают как одевается англичанка. Светский лев Васенька Веселовский надевает на себя постоянно шотландский головной убор с лентами и так шарится по городу, разговаривая только по английски "с отличным выговором". Анна ездит только на британских лошадях, напоминающих её Вронского.

12. В англизированном мире нового счастья Анна Аркадьевна чувствует себя ненужной своей дочери. "Мне так тыжело, что я как лишняя здесь, - сказала Анна, выходя из детской и занося свой шлейф, чтобы миновать стоящие у двери игрушки. - Не то было с первым". Не с Серёжей, с первым.

13. Что стояло в детской, из которой вышла ненужная дочери мама? " Тут были и тележечки, выписанные из Англии, и интсрументы для обучения ходить, и нарочно устроенный диван, вроде биллиарда, для ползанья, и качалки, и ванный, особенные, новые. Всё это было английское, прочное и добротное, и очевидно очень дорогое".

14. Дочку Карениной все зовут Энни, она baby. Анна ограждена от ребёнка британскими воспитательными нормами. И вся такая любящая, такая пылкая, такая-такая, не знает точно, что у её дочки вылезли молочные зубы. Время на то, чтобы в течении дня четыре раза менять платье (по викторианским канонам) у Анны есть.

15. В британском уже имении Вознеском ( которое погружается в английскую трясину) Анна приминает решение не просить развода, не рожать детей более для Вронского, начинает употреблять промышленно морфин. Морфий - он тоже остромодный британский. Ширяется Аня морфином даже перед приходом в спальню Вронского, на ложе чистой любви.

16. Посреди всего этого великолепия, Анна берёт себе в фактические дочери девочку-англичанку, дочь тренера-англичанина.

17. Именно девочка-англичанка станет спусковым крючком начала конца любви Вронского и Анны. Вронский произносит Анне фразу об анниной ненатуральности в её стремлении облагодетельстваовать молодую англичанку. Анна этого не забывает.

18.С отъездом Долли Анна понимает остатками не затронутого морфием сознания, что мир её ужался до неё самой и только. Что всё вокруг ненатуральное, стиляжье-британское, ненастоящее. Все эти британские кружки с лёгими комфортными условиями для необременительных разговоров и спиритизма просто переехали в имение, которое она воспринимала первое место как личное своё убежище от фальши и прочего. От чего бежала - к ней само и перехало.

А потом и забрало с собой на небушко.

Про планы на Руси я могу говорить часами.

Русь постоянно пытались выстроить по заранее утверждённому плану. Пытались сформировать её ладное обильное тело по каким-то там образцам из каталога. Совали ей под нос гравюры, чертили перед ней графики и схемы, стращали её, заставляли маршировать у аспидной доски и складывать числа. А она смотрела на всё согласная и кланялась в пояс. Арифметика - так арифметика, стринги - так стринги.

Но тут такое дело. Всё равно по плану в России ничего не выйдет. Какие бы немецкие упыри при воинской команде не брались, какие Великие и Палкины не брались - всё равно, будет не по плану.

При суровом математике Николае I, по проекту, с применением логарифмических счислений, под барабанный бой, сорок генералов, сто инженеров строили Исаакиевский собор. Николай лично следит, глазами всех испепелял. Итог: выстроили главный собор империи не симметрично памятнику основателю империи - Медному всаднику. Т.е. должны были выстроить так, чтобы было симметрично - вот Нева, символизирующая слепую стихию и рок, ведущий страну на Запад, вот памятник Петру, вот собор в честь небесного покровителя императора - Исаакия Далматского.

Строго, со смыслом, есть о чём рассказать приезжим из Кинешмы. Но так как-то так получилось, что собор выстроили немного не там, где надо, а несколько наособицу. И заметил это обстоятельство не русский гений, а приехавший жениться на Марии Николаевне герцог Лейхтенбергский, родственник Бонапарта.

Казалось бы, приехал - женись, соединяй семьи двух злейших врагов, соответствуй торжеству момента. Нет, приехал и давай указывать на неприятности. Николай просто еле сдержался. Конечно, я не знаю, какие мысли у Николая были, когда он герцога потащил на исаакиевский купол, может, что-то там думал такое, сочинял некролог. Но по итогам спустил на землю будущего зятя живым.

А смотрели они с высоты сдаваемого комиссии храма на противоположный берег Невы. И тут снова вот какое дело. Мы привыкли считать Петербург самым организованным, самым спланированным городом России, от первой лопаты просчитанным, вытянутым по линейке, решённым. Но ведь Пётр планировал Санкт-Петербург совсем не таким, каким мы его можем видеть.

Пётр хотел видеть центром города остров. Сначала планировал центр поместить на Котлин. Потом центром стал Васильевский остров. На Адмиралтейской стороне всё было противно Петру. Адмиралтейская сторона была рабочей времянкой, здесь селились разные неранжированные люди, строились без особого плана, улицы на ней были кривые, по московскому образцу. Пётр смотрел на это безобразие, дёргая щекой, но был занят рытьём бесконечного числа каналов на Васильевском, правильном, острове. Адмиралтейскую сторону он вообще хотел срыть по итогу, когда руки дойдут.

По итогу, зарыли каналы на Васильевском. А центр города переместился в хаос исконного русского житья на Адмиралтейской, с курами, коровами и сеновалами. Только пожар 7 июля 1737 года заставил императрицу Анну Иоанновну и "Комиссию о санкт-петербургском строении" начать распрямление и очистку Адмиралтейской стороны.

И гением нынешнего Петербурга надо считать архитектора Еропкина, положившего в основу нового Санкт-Петербурга римскую трёхлучевую систему с Невской, Вознесенской и Средней (Гороховой) перспективами-проспектами. Которые вытекали из единого центра - башни Адмиралтейства. При Петре город механически пластали на линии, при Еропкине город стал приобретать смысл через отказ от автоматического планирования. В городе появились многоугольные конфигурации, отвратительные основателю. Еропкин сформулировал ансамбль Сенатской площади, как-то очеловечил Васильевский остров, протянув вместо дикой просеки Большой проспект.

Жизнь как-то победила схему.

Организаторы пожара 1737 года, в широком смысле инициаторы создания истинного Санкт-Петербурга, дворцовый крестьянин Пётр Петров, монастырский крестьянин Владимир Перфильев и Стефанида Козьмина были казнены осенью 1737 года у Синего моста. Мужиков по приговору суда сожгли заживо при большом стечении народа, а Стефаниде отрубили голову напротив пылающего сруба. Дворцовый крестьянин, монастырский крестьянин и баба - вот ответ России на новую маханическую столицу.

Другому российскому ответу -архитектору Еропкину голову отрубят позже, в 1740 году, предварительно попытав.

Когда кто-то из моих друзей начинает причитать и жаловаться на судьбу я произношу только одно слово: антидосис. Понятно, что как только я произношу это слово вспыхивают факелы, гремит гром, трескается мраморный жертвенник, на плечо мне садится орёл и расправляет крыла над моей головой, увитой золотыми змеями.

Антидосис - это краеугольный камень соблюдения социальной справедливости в Афинах.

Если кто-то из афинских олигархов начинал жаловаться на жизнь, на неподъёмность трат на благоустройство, на конъюктуру рынка, на воздорожание сырья, проблемы образования, экологии и соблюдения законности, короче, начинал жлобиться и платить в общую кассу отказывался, то немедленно из толпы демократически настроенных граждан выходил какой-то дядя в вонюче-рваном и вопил, обращаясь к афинским выцветшим небесам: антидосис!

Антидосис - это процедура "обмена имуществом". Жалуешься, что не можешь платить обществу? Давай тогда имуществом поменяемся! Я тебе свою времянку на пустыре и козу-проказницу, а ты мне давай сюда всё своё, что там у тебя, бедолажка, есть из недвижимости, движимости и золотишка? а? не слышу? ключи давай, поросячий ты обсосок, не раздражай собрание, я твоим имуществом управлюсь - выплачу всё, что полагается, я очень эффективный парень!

Демократия - это вещь не праздничная, это бесконечный труд и опускание до талого любого выбившегося в люди негодяя.

Сегодня мы запомнили слово "антидосис". А завтра поговорим про апофасис - ещё один демократический инструмент покручивания в руках общества зажиточных яиц.

Что меня поражает в Антоне Павловиче Чехове?

Человек, создавший российскую городскую провинцию как среду, жил в настоящей провинции только до 19 лет. Жизнь его в Ялте - тоже не провинциальное сидение, царская резиденция в двух шагах, например. Работа после университета в Подмосковье провинциальной жизнью не назовешь, конечно.

Человек, вложивший в марево русской пригородной, безОбразной, неспешно текучей жизни каркас, осуждение, описавший чаи, сады, сонную оторопь, ватные марасы, душные кусты, пыль, хоры кузнечиков и гарнизонных офицеров, скуку, скуку, бу-бу-бу-бу-бу-бу, носился по жизни стремительно. От Казани до Сахалина, Цейлон, Гонконг, Сингапур, Европа. Можно ли, читая рассказы Антона Павловича представить, что автор был на Цейлоне? Я не был - для меня далеко и скушно, а он был. И не было ему далеко и уж, тем более, скушно на этом самом Цейлоне, вспоминал, что называется, с огромным удовольствием. И это тоже поражает в нём. У тебя неизлечимая болезнь, ты превращаешься из изумительного здорояка с румянцем и необузданными потребностями в свою тень, в портрет на школьной стене - трагедия, кровь из горла, кашель, лёгкие разъедаются каждый день, каждую секунду. Я бы уже от этого ощущения собственного повседневного разрушения загнулся, просто от представления своего распада. А Антон Павлович - нет, даже не помышлял загибаться. Жил точно, без истерик. Имение купил, школу построил, рассчётливо получая несусветные гонорары, пошёл во время эпидемии холеры работать санитарным врачом, вошёл в список из трёх тысяч самых богатых людей сто с лишним миллионной империи. Всегда был изящно одет, трезв, суров к русскому быту, в долг давать не любил, в Монте- Карло, в казино, играл, но аккуратно, сухо, всегда оставался в выигрыше, который всегда называл небольшим. "Зачем вы купили имение, Антон Павлович?" "Не надо же будет думать ни о квартирной плате, ни о дровах!.." Абсолютно британский, абсолютно нерусский ответ.

Ведение актуальных ЖЖ, ФБ и пр. активных и актуальных записей всегда напоминает мне про (подчёркиваю, именно напоминает про) судьбу Кузьмы Михайловича Перелыгина, 1881 года рождения, увидевшего божий свет в селе Пятницкое Орловского уезда Орловской губернии.

Так получилось, что Кузьма Михайлович был грамотен. На этом его беды не заканчиваются. Он любил и умел писать. И так вышло, что призвали Кузьму Михайловича в 1903 году на флот. Направили его в 36 флотский экипаж, который, как нам всем прекрасно известно, сформировал значительную часть экипажа легендарного броненосца "Князь Потёмкин-Таврический".

Во время самого восстания (когда офицеров кончали), Кузьма Михайлович благоразумно прятался в канцелярии броненосца. А где было прятаться человеку грамотному? Священник броненосца прятался в гальюне. Кузьма Михайлович - в канцелярии.

Когда с офицерами вопрос порешили в окончательном бескомпромиссном смысле, Кузьма Михайлович из канцелярии выполз. И немедленно вошёл в состав комиссии восставшего экипажа. Т.е. вошёл в комитет по управлению новейшим броненосцем, захваченном экипажем ( среди членов которого бриллиантами сверкали кавалеры знака Военного ордена св. Георгия и медали "За бой "Варяга" и "Корейца" 27 января 1904 - Чемульпо" - их было довольно много, героев "Варяга" среди потёмкинцев). Кузьма Михайлович отвечал в комиссии, судя по всему, за паблик релейшенс. Писал и печатал воззвания мятежных потёмкинцев. Лично составил знаменитое воззвание "Ко всему цивилизованному миру". Так это воззвание называлось, в нём восставшие обращались к мировому сообществу, прося поддержки в их, потёмкинском, начинании: перебить нехороший командный состав, обалдеть при внезапном завладении самым мощным военным кораблём Черноморского флота и направить орудия на мирные города, чтобы было чем заняться в перерывах между чесанием затылков и митингами.

Как ответственный за РR, Кузьма Михайлович ездил на другой военный корабль "Георгий Победоносец", который, кстати говоря, тоже восстал. Кузьма Михайлович наладил отношения со вторым восставшим броненосцем. Потом вновь печатал воззвания, распространяя их, где только возможно.

Когда команда "Потёмкина" сдалась почти в полном составе Румынии, Кузьма Михайлович продолжал активно заниматься общественными связями. Уроженец села Пятницкое обращался к канадским властям, интересуясь условиями жизни в Канаде. Спрашивал, не возражает ли Канада, если к ней приедут немного (несколько сотен) крепких и опытных мужчин, которые любят работу на флоте, например?

Вообще, Кузьма Михайлович был очень активен. Собирал у себя на квартире в Румынии товарищей по борьбе. Товарищи на квартире у своего пиарщика пели революционные песни и составляли новые планы.

Откуда я это знаю?
От туда, откуда об этом знала и политическая полиция Российской империи.

Понимаете. Беда ведь одна не приходит. Раз любишь писать и пишешь воззвания к человечеству, если ведёшь активную пропагандистскую работу, то тянет фотографироваться, фиксировать каждый шаг борьбы, выбирая наиболее удачные ракурсы. А то спросят, дедушка, ты чем там занимался, на машинке печатал, да? А дедушка открывает журнал свой, а там фотокарточки. И такие, и вот такие. Без фото всё не считалось даже в 1905 году.

И вот Кузьма Михайлович сфотографировался в Румынии. И выложил фото во всеобщий доступ. На фото Кузьма Михайлович стоит среди наиболее активных деятелей восстания и имеет начальственный вид. Было это, повторю, в 1905 году. Царская охранка всегда радовалась склонности революционеров к фотографированию. Она даже подкидывала некоторым революционерам очень дорогие модели фотоаппаратов. Революционер не очень удивлялись тому, что у них вдруг оказывался дорогущий аппарат, и начинали немедленную фотосессию с револьверами, шахматами, бомбами, группами, поодиночке, лёжа, стоя, сидя. Додумались бы до "самострелов", то было бы вообще очень здорово. У нас были бы отличные фото революционерок, которые революционерки делали бы по утрам в ванной. "Я с Володей в женевском отеле "Риц", "Я обиделась на пляже на Капри", "Новое платье" и пр.

И вот охранка царская вцепилась в групповое фото матросов и опознала на нём Кузьму Михайловича. Циничная жандармерия присвоила ему обидный номер 53.

Потом Кузьму Михайловича сразу потянуло на составление подробных воспоминаний о произошедшем восстании. Многие потёмкинцы тянули с этим делом, дожидаясь Великого Октября, когда уже можно было до тонкостей описывать, как вытянули из каюты полураздетого командира броненосца и выстрелили ему сначала в спину, а потом для верности ещё несколько раз выстрелили. А Кузьма Михайлович решил не тянуть. И начал писать свои воспоминания прямо немедля.

Историки считают воспоминания Кузьмы Михайловича лучшими. Так и пишут: "Автор наиболее подробных и точных воспоминаний о восстании".

Такими же ценными воспоминания Кузьмы Михайловича считала и царская политическая полиция. Воспоминаниями они ведь были, конечно, условными, и нескольких месяцев не прошло.

После опознания на фото номера 53, с воспоминаниями Кузьма Михайлович резко ускорился. Типичное совпадение, известное многим. Только тебя опознала тайная политическая полиция, как случайно начинаешь писать воспоминания, с точнейшим указанием кто кого убивал, где, когда, кто что сказал, где, когда, кто куда пошёл, кто откуда вышел, кто бегал с винтовкой, то стрелял в офицеров, кто наводил пушки на Одессу, кто командовал всем этим мероприятием.

Абсолютно случайно воспоминания-отчёт оказались тоже в открытом доступе. Ну, как в открытом? Да в открытом, что там скрывать...

Написал воспоминания о лете в начале осени. Поставил точку. Закрыл папку. И через два дня воспоминания по невероятному стечению обстоятельств оказались у секретного агента Департамента полиции (заграничная резидентура) Г. Меласа. Интернета тогда не было, но скорости передачи были уже приличные. Через два дня буквально, воспоминания лежали на столе у начальника всей европейской русской резидентуры в Париже А.М. Гартинга.

Воспоминания очень понравились Гартингу, он сделал репост в Петербург, выставив 100500 лайков автору. Из Петербурга сделали репост в турецкую русскую резидентуру, капитану 2 ранга А.Ф. Швонку. Тот направил воспоминания талантливого автора-революционера сразу командующему Черноморским флотом адмиралу Чухнину, а тот сразу - в военно-морской суд.

Военно-морской суд Севастополя читал откровенные воспоминания Кузьмы Михайловича с наслаждением, автор жог, члены суда были поцтолом (извините, что использую замшелые термины, дело, напомню, происходило в 1905-1906 годах, тогда так ещё говорили).

Суд воспоминания рассмотрел. Но к делу подшивать не стал пока. Всё ждали, когда переловят разбежавшуюся команду, решили воспоминания приберечь на массовый случай зачатки вслух с выражением.

Так и досидели до окончательной революции. Проморгали автора.

В 1916 году автор мемуаров, любимец Охранного отделения, Кузьма Михайлович вступил в румынскую армию.

Потом вернулся в новую Россию, уже после Октября, дезертировав из румынской армии. Из неё все дезертировали, там не очень хорошо было.

Потёмкинец Перелыгин К.М. начал купаться в лучах заслуженной революционной славы. Выступал, печатался, произносил речи, напутствовал и встречал, открывал и провожал.

Только в 1935 году ограны государственной безопасности сталинского режима потянулись за мемуаристом. Времена изменились, в 1924 году таких как Перелыгин арестовывать было по политическим моментам опасно. А в 1935 в подвалах сидели такие люди, что Перелыгина решили брать незамедлительно и волочь на расправу к сталинской мясорубке.

26 июня 1935 года начальник 12-го отдела Главного управления государственной безопасности, любитель архивов и исследований Эйдельман написал в Секретариат ЦИК, что воспоминания Кузьмы Михайловича обнаружены в архивах заграничной агентуры Департамента полиции Российской империи и "Перелыгин будет привлечён нами к ответственности".

Вот тут и надо ставить точку. Или даже восклицательный знак. Вывести моральный итог: бесконтрольное фотографирование и ведение публичных записей революционерам опасно не только в кратко-, но и в долгосрочной перспективе. Там написать ещё, что-то про облик, про то, про сё.

Но кормилица моя, матушка-история, она бабка смешливая. Пока кошмарная гэбня раскручивала механизм для погибели честного блогера, пока кромешный архивист Эйдельман стращал ЦИК письмами, стряхивая кровь с рук на щелястый пол, пока расстрельная команда заводила моторы и снаряжала наганы, чтобы убить Кузьму Михайловича при транспортировке на Северный полюс, Кузьма Михайлович уже сидел в тюрьме.
В ней он отбывал двухлетний срок за "неисправные столовые весы" во вверенной ему столовой. Ему ещё хотели добавить три года за обнаруженное на столовском складе продовольствие: несвежее мясо и протухший сыр. Но сыр оказался рокфором, который только начали выпускать по инициативе Микояна на социалистических сырофабриках. Потрясённый видом рокфора и письмом Микояна, суд на протухшее мясо решил внимания не обращать и из обвинительного заключения мясо с червями убрали. Весы, на которых революционер обвешивал трудящихся, однако, убрать из приговора не удалось. Выпуск весов находился в ведении другого сурового наркомата, тяжёлой промышленности, там сидел нарком с Кавказа, ему было бы странно писать, что они выпускают специальные лживые весы. Это могло бы обострить межнациональные отношения и воскресить забытые национальные стереотипы.

Поэтому получил Кузьма Михайлович, герой-потёмкинец, два года. Хотя могли и под хищение подвести, а там сроки другие. Указ "семь-восемь".

В лагере, на должности библиотекаря, Кузьма Михайлович творчество не бросил. Писал много. Ко всему цивилизованному человесчеству, правда, уже не обращался. По неизвестной для меня причине. Но написал письмо в Общество старых большевиков и политических каторжан, тем, которые за планы цареубийства повидло получали и путёвки в Кисловодск. Письмо заставляло рыдать даже оставленных в живых Сталиным из жалости стариков-террористов.

Отстояли они Кузьму Михайловича от рук Ягоды и Эйдельмана. Отбили. Вырвали.

Поэтому никакого морального итога, чтобы всех вас протрясло, у меня нет. Беззубое вышло моё обращение, бессмысленное и просто неприятное.

Продолжайте! Продолжайте вести блоги! Не забывая про фото и видео.

Ну и поскольку день сегодняшний мы начали с Достоевского Ф.М. (Для не посвящённых Достоевский Ф.М - это не радио! ) предлагаю на нем и остановится на сегодня! Для первого впечатления думаю выложенного материала достаточно

Секрет Родиона Раскольникова из "Преступления и наказания" - он не в том, что Радион убивает двух старух (подозреваю, моих ровесниц и единомышленниц) ради идеи. И не в том, что он переживает за лошадь. И совсем не в том, что каторга его успокоит.

Главный, бережный секрет Раскольникова в том, что он, размышляя о Наполеоне и сверхчеловеческом, о судьбе миллионов тварей, об их дрожи и страхе, толпах и их восшествиии на жерственный алтарь, мысленно в сотый раз раскраивая череп женщине, подходит к городовому и аккуратно стучит на некоего "франта", который "отошёл маленько, будто папироску свёртывает".

Роман Фёдор Михайлович писал в 1865-1866 гг. Курение на улицах Петербурга было разрешено только в 1865 году. В июне. Высочайшим утверждением "мнения" Государственного совета "Относительно дозволения курить табак на улицах, площадях и проч. как в столицах, так и в прочих городах и местностях". 4 июля было опубликовано постановление градоначальства о полном разрешении курения на улицах Петербурга. А до этого разрешения полиция штрафовала уличных курильщиков, которые, понятно, были бунтари и почти карбонарии. Штрафовала вольтерьянцев с папиросами полиция с помощью нижних чинов и таких вот родионов-сверхчеловеков с их негромкой торопливой речью: видите, господин полицейский, а вон тот франтик папироску свёртывает, вы уж обеспокойтесь...

Точная цитата сверхчеловека обращённого к городовому: ""А вот теперь смотрите сюда: этот франт, с которым я сейчас драться хотел, мне незнаком, первый раз вижу; но он ее тоже отметил дорогой, сейчас, пьяную-то, себя-то не помнящую, и ему ужасно теперь хочется подойти и перехватить ее, - так как она в таком состоянии, - завезти куда-нибудь... И уж это наверно так; уж поверьте, что я не ошибаюсь. Я сам видел, как он за нею наблюдал и следил, только я ему помешал, и он теперь все ждет, когда я уйду. Вон он теперь отошел маленько, стоит, будто папироску свертывает... Как бы нам ему не дать? Как бы нам ее домой отправить, - подумайте-ка!"

Сверхчеловек, молодой петербуржец. Ему там что-то кажется, что кто-то куда-то потащит насиловать пьяную, и он в этом понимает " уж поверьте, что я не ошибаюсь". Сверхчеловеку кажется, что он, повелитель толп, пастырь, но стоит ему отвернуться, то преступление, сформировавшееся в его мозгу беспременно случится. И? И, првильно! Бежит к полицейскому - указывая на то, что вон, то, смотрите, папироску сворачивает...Вяжите его, городовой, вяжите.

Хотя читать, как я вижу, не самое любимое занятие у форумчан, но для тех, кто ещё не забыл приятное чувство - наполнения знаниями, облаченными в печатный слог, изящной Российской словесности - продолжу
Сразу расставим точки над и ... Я не продюсер ДШ и не его литературный агент! Цель данных публикаций , ПРОСВЕЩЕНИЕ и выявление круга лиц способных осмысленно продолжить общение... Сегодня будет : за Одессу, немного о политтехнологиях, чуточку о классиках, ответы на вопросы и ещё чего нибудь! Наслаждайтесь

Как мы все прекрасно знаем, я сижу на балконе домика на атлантическом острове и с ужасом и болью жду выхода программы “Школа злословия” с моим участием. Раньше я ждал, когда выйдет первая передача с моим участием, теперь я жду второй передачи. В первом случае все мои тревожные ожидания сбылись и я некоторое время провёл в тёмных очках, в лесу, то наклеивая, то отклеивая пегую бороду у шалаша из еловых лап. Думаю, что вторая передача заставит меня уйди в море. “Школа злословия” со мной выйдет в ночь с воскресенья на понедельник, утром в понедельник я с мешком за плечами прошмыгну в трюм подвернувшегося сухогруза.
Пока же сижу на балконе и пишу о том, о чём не успел сказать в эфире. Терпите.

Александр Павлович Романов с детства не любил поэзию и поэтов. По совпадению судеб, Александра Павловича Романова не очень любили поэты: от самых благонамеренных до предельно раскрепощённых.

Талантливей всех прочих поэтов, не любивших императора Александра Романова, его не любил поэт Александр Пушкин. Уверен, что пик гениальной нелюбви поэта к императору мог прийтись на одну майскую ночь 1820 года. По дороге в страшно обидную ссылку, которую мы позднее назовём Южной, Пушкин заночевал а доме градоначальника Таганрога. Скоромная «Гаврилиада», негласно посвящённая императору, появится через год, когда почти гнев поэта к Александру Павловичу сменится стойкой и опасной неприязнью, только и позволявшей писать смешно, размашисто и сладострастно.

Дом этот стоял (и стоит почти не изменившись) на пересечении Греческой улицы и Дворцового переулка ( при Пушкине её называли «Улица на гласис крепости»).

Если мы посмотрим на его план, то увидим, что левое крыло дома – это квадрат, разбитый на пять помещений. Одно из них (самое большое) – было нежилым, по давней незыблемой традиции называемое в России «залой». Из «залы», идя влево, можно было попасть в три чрезвычайно скромные комнатки, в одной из которых (нижний левый угол квадрата) стоял камин. Ещё один закуток не имел окон. А из трёх оставшихся одно примыкало к чёрной, непарадной лестнице. Две оставшиеся комнаты ( в одной из которых стоял угловой камин) были смежные.

Моря из окон левого крыла дома видно не было. Море можно было увидеть только с террасы, выходящей в градоначальственый сад, на терассу вела лестница парадная, пригодная для приёма гостей, хоть бы и ссыльных. Два смежных прямоугольника, составляющих правое крыло дома – это 12 комнаток, там и сям перегороженных временными стенками и ширмами, связанных и, одновременно, разделённых между собой чрезмерным обилием дверей.

Общего внятного коридора в левом крыле не было. Это крыло являло собой несложный для хозяев лабиринт, неизменно приводящий в тупик очередного помещеньица любого чужого.

Такие лабиринты были свойственны и созвучны шуршащим гравийным дорожкам регулярных европейских садов и, одновременно, дымной архаике минойского Крита. Чужому человеку в них было неуютно. Все комнаты проходны и смежны, не уеденены, доступны и перепутаны. Судя по плану, в казённом доме таганрогского градоначальника на море смотреть не любили, видов на стихии не ценили, отгородились от них капитальной стеной, все окна направлены или в сад, или на регулярную, хоть и пыльную улицу. Казённый дом смотрел на казённую улицу дисциплинированными окнами «русского провинциального классицизма».

Из частного лабиринта правого крыла единственный коридор вёл в церковь, встроенную в дом. Из темноватого и тесноватого уюта через короткий бросок коридора можно было попасть в православное свечное мерцание. Много позже в это мерцание приводил по торжественным дням свой «духовнолюбимый» хор таганрогский купец второй гильдии Павел Егорович Чехов. Особенно гордился Павел Егорович тем обстоятельством, что пели в его хоре собственные дети: Александр, Николай и Антон: церковь считалась «элитной», в неё ходило всё городское начальство, вся считанная строго «местная аристократия». Было перед кем по-отцовски гордиться, отгоняя видение неизбежного разорения, изгнания из сословия и стыдного тайного бегства в Москву.

Т.е. церковь при казённом доме таганрогского градоначальства в стороне от литературы не осталась. А могла бы. Вряд ли Александр Сергеевич накануне своего южного признания в том, что обучает его жизнь учению малоутешительного афеизма (атеизма, по нашему), любовной горячки Крыма и Кавказа, счёта саранчи под Одессой и тайн масонского Кишенёва спешил войти в храмы божии, стоявшие у его дороги.

Так уж получилось, так уж по литературному совпало, что под одной крышей ночевали поэт и, чуть раньше и чуть позднее, император. Поэт из этого казённого дома уехал. Дом его выпустил. А императору из казённого дома уехать не удалось. Император Александр I Благословенный в этом доме умер на исходе почти детективного хода событий, потом лежал в виде плохо забальзамированного тела полтора месяца, постепенно чернея и меняясь чертами лица. Чуть было не был забыт в престольно-заговорной круговерти ноября-декабря 1825 года. А после увезён, чтобы въехать через три месяца в запаянном гробу в Санкт-Петербург.

То, что для Александра Пушкина было майским «домиком у дороги», чуть ли не выринской станцией, для Александра Романова стало в ноябре станцией конечной для жизни в сём мире.

В любом случае, домик в Таганроге остался навсегда в русской истории местом пересадочным, недоговорённым, тёмным. Сухим шепотом опадают и кружат вокруг него обрывки рапортов, отрывки слухов, выхваченные фразы якобы личной переписки, выверенные оправдания мемуаров, недоумения, иллюзии и безнадёжные объяснения.

Редкий дом. Перекрёсток Греческой и Дворцового. Крест на мечте и реальности. Уничтожающее пересечение курсов незавершённого проекта империи и незавершённого плана императора. Не для кого этот дом не стал желанным убежищем, над ним навсегда «погасло дневное светило». Одна общая идея витает вперемешку с отрывками замыслов и обрывками проектов. Бегство. Уход. Безвозвратность. Сумрак, сгущённый соседством с встроенной в дом церковью, открываемой только по праздничным дням для немногих.

Погасло дневное светило;
На море синее вечерний пал туман.
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Я вижу берег отдаленный,
Земли полуденной волшебные края;
С волненьем и тоской туда стремлюся я,
Воспоминаньем упоенный…
И чувствую: в очах родились слезы вновь;
Душа кипит и замирает;
Мечта знакомая вокруг меня летает;
Я вспомнил прежних лет безумную любовь,
И все, чем я страдал, и все, что сердцу мило,
Желаний и надежд томительный обман…
Шуми, шуми, послушное ветрило,
Волнуйся подо мной, угрюмый океан.
Лети, корабль, неси меня к пределам дальным
По грозной прихоти обманчивых морей,
Но только не к брегам печальным
Туманной родины моей,
Страны, где пламенем страстей
Впервые чувства разгорались,
Где музы нежные мне тайно улыбались,
Где рано в бурях отцвела
Моя потерянная младость,

Для Пушкина это было первое стихотворение Южной ссылки. Для Александра I это стихотворение могло бы быть рифмованным, явно ритмичным и ясно сформулированным настроением его последних горячечных дней бега и бреда.

Под этими пушкинскими строчками мог оставить свою последнюю резолюцию император, не любивший поэтов и поэзию. Почерк у Александра-императора по старой выучке был изящный, но разборчивый, уважительный к адресату своей ясностью. «И я б сердечно так желал, но всё же умер». Среди следов торопливого бега пушкинского пера, через завалы исправлений и зачёркиваний, между убегающих строк на ноябрьском снеге с грязью впечатаны шаги уходящего со службы всё и всем отслужившего царя.

Глядя на план таганрогского дома «с изъяснениями» и подписью архитектора Осипа Шарлемана, опубликованный в 1827 году и названный по понятным причинам « План дворца государя-императора Александра в Таганроге» невольно, скорее, привычно гадаешь, а не в одной ли комнате этой историко-литературной станции ночевали поэт и царь?

Хотя, по совести говоря, ну какое мне до этого дело? Я не пушкинист, я не фанатик по части мистических совпадений ( какие совпадения могут быть в мистике?), я не благоговею истово перед креслами, в которых сидел, перед книгами, которые держал и перед окнами, в которые смотрел NN и NN с короной.

Какую радость можно испытать от осознания того, что, возможно и даже скорее всего, в одной комнате задыхались два человека, каждый в своё время и свой черёд?

Стыдное ведь любопытство. Из какого-то эрудитского изуверского подполья выползает, выступает меж половицами, мягко подламывает паркет, смотрит-блестит смышлёными глазками. А ну как в одной комнате, а что если…поэт и царь…всяк примет… ведь…могли.

Из подполья доносится скороговорочкой:
“Обои вот, знаю, поменяли ( 25 000 рублей на ремонт и небольшую перестройку отпущено было из казны для устройства временного, но ставшего окончательным дворцом). Умирал Александр среди полосатых, ампирных обоев, не очень любимых им в повседневности, но вынужденно принятых им, как свидетельство неизбежной, хоть и почти пародийной дворцовости. А что видел на стенах таганрогского дома Пушкин? Тоже полоску или букетики? Нет, букетики появились позднее… Тогда что?”

Оправдание всему этому нездоровью воображения приходит со стороны. Ты не реконструируешь, но и не выдумываешь тоже. Ты воображаешь, ты представляешь подробности, без которых всё и не жизнь, и не история жизни, а только суммы доказательств в бухгалтерии схем. Ты просто обязан, раз взялся, так отладить свою камеру обскуру, так настроить, чертыхаясь и срываясь ногтями с медных окантовок аккуратных линз, некое изображение на стене. От зыбкого крошечного зарева на тряпичном экранчике до тщательной, почти нюренбергской, заморской, нездешней миниатюры. Чтобы было просто не стыдно перед случайными свидетелями твоего копошения и зрителями итога. Можешь себе позволить и такое стыдное, раз единственный, судя по всему, кто занят этим странным делом в многокилометровой округе. Это тебе некая награда, поощрение, возможность почесать линейкой под гипсом на руке. Согласен, оправдание так себе. Другого нет. Кроме моего интеллектуального нищенства, при котором радуешься любому стёртому медяку, да и не медяку даже, а просто стёклышку красивому, осколку, разноцветному камешку, подброшенному тебе, сидящему на углу Дворцового и Греческой довольно равнодушными, а может, и насмехающимися над тобой прохожими.

На острове, где я отдыхал, совершенно случайно пропал местный полицай. Его до сих пор ищут в разных вулканических уголках. Я же в это время занимался своим алиби и читал про Ивана Сергеевича Тургенева. Пояснительная записка закончена. Дальше пойдёт практически чистейшая правда.

Традиция. Произнесёшь это слово и наполняешься каким-то тихим мерцающим светом.

Тра-ди-ци-я…

В 1878 году Оксфордский университет присвоил нашему горячо любимому писателю Ивану Сергеевичу Тургеневу почётную степень “доктора общественного права”. И.С. Тургенев стал почётным профессором в Оксфорде.

А в 1842 году Иван Сергеевич Тургенев хотел защитить диссертационное сочинение в Московском университете. По философии. О чём подал положенное прошение университетскому начальству, присовокупив бумаги из Петербургского университета, в котором Тургенев надлежащим образом получил диплом кандидата на соискание степени.

17-го марта 1842 году ректор Московского университета передал особым нарочным прошение Тургенева на философский факультет”для рассмотрения” и внесения предложений по этому вопросу.

Декан философского факультета ( на котором было два отделения) сообщил ректору отдельным рапортом, что не возражает против попытки Ивана Сергеевича Тургенева стать доктором философии. Но присовокупил в сопроводительном письме, что в университете, при наличии факультета философии, нет кафедры философии и нет профессора, преподающего собственно философию. В конце рапорта декана философского факультета об отсутствии в университете кафедры философии испрашивалось позволение ректора и властей принять “в последствии” на работу в университет 1 (одного) профессора философии. Потому как на философском факультете Московского университета нет такого профессора, способного принять к рассмотрению защиту сочинения Тургенева, против попытки которого декан философского факультета решительно не возражает.

Получив ответ декана философского факультета, ректор университета некоторое время молчал в пространстве и времени, балансируя на грани бытия и духовного начала морального сожительства субъектов. Наличие отсутствия профессора философии на философском факультете осознавалось ректором около недели.

Итогом послужило прошение ректора, адресованное попечителю Московского учебного округа и содержащее краткое изложение проблемы с присовокуплением всех входящих и исходящих бумаг. Ректор просил руководство Московского учебного округа оказать содействие в разрешении намечающейся проблемы.

После рассмотрения прошения ректора, попечитель Московского учебного округа адресовал ректору университета ответное послание. В котором указывал, что допущение Тургенева И.С. к защите диссертации находится в ведении университетского начальства и не требует разрешения со стороны попечителя Московского учебного округа. В конце послания ректору попечитель рекомендует ректору справится у декана философского факультета, а какое разрешение попечителя ему необходимо?

Ректор прочитал послание попечителя и снова встал на уже знакомую ему грань. Разрешение не требуется, но спрашивается, а какое разрешение вам необходимо? Ректор переправил запрос попечителя декану философского факультета, присовокупив к запросу всю исходящую документацию.

Декан философского факультета рапортовал в ответ ректору, что факультет считает, что формирование кафедры философии на философском факультете для него, декана, дело новое, загадочное и даже как-то опасное. 15 лет философский факультет отлично обходился без кафедры философии и профессора при ней. Поэтому, по мнению декана, вопрос об открытии кафедры философии является, скорее всего, не его, декана, задачей, а задачей вышестоящего начальства.

Ректор переправил ответ декана попечителю Московского учебного округа.

Попечитель в ответ уведомил ректора, что его, попечителя, интересует, а зачем философскому факультету кафедра философии и зачем ректор смешивает это предполагаемое открытие кафедры с желанием Тургенева стать философом?

Ректор, прочитав уведомление попечителя, через два дня после получения оного решился умереть. И умер. Но успел переправить запрос попечителя декану философского факультета!

Декан ( в траурной одежде по поводу кончины ректора) ответил попечителю, что факультет философии Московского университета считает, что И.С. Тургенев не должен защищаться в Московском университете, а обращался он, декан, к ректору (ныне покойному) только за тем, чтобы понять, а как впредь поступать с желающими защищаться на философском факультете, если на факультете нет кафедры философии и профессора на этой кафедре. И что он, декан, считает, что кафедре на факультете быть не нужно, а ректор (ныне покойный) зачем-то его, декана, не понял и стал волновать начальство (попечителя) вопросами, не имеющими отношения к факультету философии ( см. отстутствие кафедры философии на факультете философии).

Прочитав ответ декана, попечитель поручил своему аппарата составить меморандум “О состоянии философии в России и в странах Европы”.

Аппарат попечителя (в лице титулярного советника Няшева Сигизмунда Карловича) переправил распоряжение попечителя о составлении меморандума декану философского факультета. Для составления оного меморандума в сжатые сроки.

Декан философского факультета обратился к новому ректору Московского университета с “письменным отношением”, в котором запрашивал ректора о разрешении на составление меморандума и интересовался направлением, которого следует придерживаться: естественного или же аналитического?

Новый ректор переправил запрос декана попечителю Московского учебного округа.

Попечитель отправил новому ректору “письменное отношение” в котором интересовался, какое из направлений (естественное или аналитическое) декан философского факультета считает наиболее подходящим к сему случаю?

Ректор университета вступил на грань, на которой уже был его предшественник. И переправил послание попечителя декану.

Декан отвечал ректору, что готов на оба направления.

Ректор переправил ответ декана попечителю.

Попечитель отвечал, что не имеет в своих задачах, державно отмеченных государем, выбирать между естественным и аналитическим направлениями. И просил ректора указать декану философского факультета, что решение вопроса о выборе направления меморандума целиком лежит в зоне ответственности декана.

Ректор переправил послание попечителя декану…

Там еще два тома. Я решил не дочитывать. Тургенев, конечно, “уехал в Баден-Баден” где-то к началу обсуждения меморандума. Ну, т.е. не уехал конечно в Баден-Баден, а уехал в Петербург, где стал работать в МВД в чине коллежского секретаря ( по армейски – поручика). А на следующий год после подачи прошения в Московский университет написал поэму “Параша”. Название которой, конечно же, не имеет никакого отношения ни к работе в МВД, ни к попытке защитить диссертацию на философском факультете Московского университета. Параша – это, как нам всем прекрасно известно, красивое женское имя. А МВД – это Министерство Внутренних дел. А Московский университет – это Московский университет.

Как это славно. Тра-ди-ци-я.

Зачем читать “Замок”? Зачем?

Как уверяет меня словарь 1896 года, мейсг - "состояние опьянения, вызываемое одурманивающим эффектом, которое достигается при смешивании различных алкогольных напитков".
В этом состоянии родина моих предков провела последние лет триста. В перерывах мои земляки изобрели паровой двигатель, политическую экономию, непромокаемые плащи и искусство убегать голым от полиции на детском празднике.

Англичане отличаются от шотландцев тем, что могли надраться в пабе в любое время. Это притупляет ощущения. Нормальному шотландцу, чтобы набухаться в приличном обществе других овцекрадов приходилось преодолевать кручи, срываться в пропасти, катиться по откосам, сбивать колени на каменистых россыпях.

Теперь ситуация выравнивается.

Но шотландский бухач до сих пор отличает некоторая мрачная решимость собравшихся. Закончить шотландские посиделки ненасильственно практически невозможно. Всех страшит путь обратно, в свое пасмурное ущелье. Поэтому изобретаются какие-то несусветные поводы для продолжения. Сегодня таким поводом был я.
Горьким непьющим поводом. Люди подходили ко мне с вопросом "как тебе тут?" по очереди. На пятом моем слове люди начинали испытывать муки интеллектуального пресыщения.
Но я выполнял почетную обязанность бахлавала (bahlaval) - ритуального разливальщика uisge beatha - "чудесной воды" и использовал свои возможности до упора.

После выпивания гостем чудесной воды, я протягивал счастливцу кружку с пивом. Это обычай. Пить шотландское пиво - главное воздаяние за счастье употребления торфяного алкоголя. Сидеть на торфяном болоте, смотреть на торфяные брикеты, тлеющие в очаге, пить торфяной виски и запивать виски пивом цвета торфа и вкусом мочи осла, захлебнувшегося в торфяной жиже.
После пятого часа застолья я исчез для окружающих. Шотландская специфика. Входит в вагон местный алкаш, смотрит на всех сидящих в вагоне трезвых и с горечью говорит: "Никого нет..." Как говорил мой папа: другие пьют виски и падают в пропасть, мы пьем виски и в пропасть летим.
Это правда. На любом застолье в Шотландии оказывается аккомпаниатор. Я не знаю откуда он берется. Видно ведь, что впервые берет в руки инструмент, но мастерство такое, что подходишь и говоришь ему: какой же ты молодец, так играть ногами на арфе, я для тебя попляшу сейчас!
Предлагаю вашему вниманию вид из окошка. Неподалёку отсюда, за пригорком, Мальтус выдвинул идею, что народу на Земле чего-то очень много. Понимаю его.

11 апреля 1706 года царевич Алексей выехал из Кремля через Никольские ворота. На Москве тогда шалили. Поэтому охрана у царевича была настроена решительно. Охраняли наследника солдаты Криверова полка. Которые имели главную караульню при разрушающемся Кремлевском дворце и регулярно пытались навести порядок на Красной площади. Порядок особо не наводился. Меж шалашей, где торговали блинами, в лабиринтах лавок, в толчее солдатам часто доставалось. Смотрели солдаты кремлевского полка на коренных москвичей с огромной охотой.

У Иверских ворот с кортежем царевича случилась экстренная ситуация. Проезд перегородили две повозки. В повозках сидели какие-то люди. У людей было оружие.
Охрана царевича кольцом окружала Алексея Петровича в две линии. Попутно конвой начал орать людям в повозке, что дорогу надо срочно освобождать и прижаться к Иверской богоматери немедленно!

Из повозок раздались ответные крики. Не так, чтобы очень радостные. Солдаты кинулись оттаскивать повозки с потенциальными злодеями "вправо". Тут лица из неопознанных транспортных средств оказали вооруженное сопротивление. Кнутом сунули в лицо одному конвойному, а во второго выстрелили из пистолета, но пистолет дал осечку. Все это великолепие разворачивалось в трех шагах от наследника, окруженного штыками.

Злоумышленников повязали. Оказались иностранцами. Повязали не всех. Толпа расступалась перед разбегающимися и смыкалась перед преследующими.
В конце концов, задержали Максима Лейка и Ягана (Иоганна)Вейзенбаха. Оба - военные специалисты и ветераны.
Участники боевых действий. Награды имеются.

Перед князь-кесарем Ромодановским встала ЗАДАЧА. Алексей Петрович бьется в нервном припадке. Толпа что-то орёт. На лицо акт государственной измены, попытка покушения. Это смертная казнь. Но, с другой стороны... Два немца. Лично знакомы Петру Алексеевичу. Ценные. Тут задумаешься.

Решили пока не пытать особо задержанных, так просто, для порядка, разорвали одежду, ну и под стук колёс прошлись несильно по рожам. Задержание же было.

К утру на допросе в Преображенском сформулировалась, наконец, версия. Непонимание! Непонимание приключилось. Иностранцы русского не знали, перепутали, не узнали.
Федор Юрьевич Ромодановский размашисто перекрестился.

Тут к нему зашел Алексей Петрович и сказал, что папе все решительно описал так: иностранцы русский прекрасно знали, его, царевича, признали, всё сделали специально!

Фёдор Юрьевич вздохнул. Отъехавших на версту Лейка и Вейзенбаха вернули. Снова потащили в допросную избу.

В полудню сформулировалась, наконец, версия. Иностранцы точно русский язык знали, но не очень хорошо. А виноват тот солдат, который кнутом в лицо получил. Ибо кричал что-то про немцев, которые понаехали. Притащили главного виновника. Лейку и Вейзенбаху сказали уматывать срочно. Следствие получило главного упыря.

Федор Юрьевич Ромодановский размашисто перекрестился.

Тут к Федору Юрьевичу заехал некий Патрик Моор. И сообщил, что Лейк и Вейзенбах на подозрении в шпионстве в пользу врага. И на них есть бумага.

Федор Юрьевич вздохнул.

Лейка и Вейзенбаха, которые ели жирные щи на преображенской кухне, вновь взяли под караул и прикладами погнали в казематы.

К вечеру сформулировалась, наконец, версия. Немцев надо казнить, понятно. Тем более, что Алексей Петрович... И шпионаж. И просто надо. Но когда головы на плаху положат, то сказать, что прощены. А там будет видно.

Утром толпа собралась смотреть. Как, наконец, немцам головы начнут на Москве-то рубить. Привели немцев. Палач. Топор. Всеобщее любопытство.

Федор Юрьевич Ромодановский размашисто перекрестился.
Барабанный бой. Топор поднят. Немцы уже и не дышат вообще.
Тут крик "Стой!" Федор Юрьевич возгласил, что милость к немцам явилась. Царь милует!

Немцев оттащили от плах. Немцы боятся переглядываться. Но облегчение ощутили. Пронесло!

Федор Юрьевич ласково сообщает двум оживающим германцам, что состоится вместо казни кнутобитие до полусмерти, если повезёт кому-то. Так принято!

Немцев повалили в апрельскую грязь и раздели. Вышли кнутобойцы. Всеобщие любимцы публики. Немцам выдали кнутов. По личной просьбе князя-кесаря кнутобойцы действовали без импровизации, не в полную силу. Поэтому немцы по завершению выступления мастеров дышали.
На них накинули одежду, подбежали врачи, подъехала телега.

В голове у Федора Юрьевича сформулировалась версия, что обошлось!
Но публика... Публика стала орать, что халтура! Публика стала орать, что русским давно бы головы отрубили и все разошлись бы, слава богу. Будний день! А тут ни казнь, ни битьё. А не пойми что! Издевательство сплошное. Сразу видно, что немцы, которые царевича решили убить, на особом счету у князя-кесаря. С чего бы это?! - такие намеки прозвучали. Уж нет ли умысла тут пожарче? Не в теремах ли притаилась измена?!

Федор Юрьевич размашисто пере... рубите! - закричал, - рубите бошки этим исчадьям! они кровь царскую хотели пролить! пользуясь случаем!

Немцев вытащили из телеги и поволокли на плаху.

Тут к князю-кесарю подбежали офицеры Птахин и Занавесьев и сообщили, что после возглашения царского помилования...что не дай бог...что чего тут слушать горлопанов...что прибыли драгуны.

Федор Юрьевич Ромодановский вздохнул. Сформулировалась новая версия следствия.

"Отправляете!", - закричал, привстав в кресла, - "Прочь их с глаз!"

Немцев с плахи сдернули и потащили к телеге. Пастор Вальдек сообщил Лейку и Вейзенбаху, что, по его пасторскую мнению, все, наверное, закончилось и, возможно, к ночи они будут ещё живы. Включая и его самого.
Скорее всего, будем живы к вечеру. Так и сказал: "Сюрприз жизни здесь необычайно переливается на ладони". Немцы зачарованно внимали словам исповедника. Яган Вейзенбах плакал.

Как только отъехали от заставы, телегу с Максом и Яганом нагнал драгунский отряд. Во главе с Федором Юрьевичем Ромодановским.

-"Где вы тут?", - спросил князь-кесарь.
-"Мы тут...", - тихо сказали немцы.
- "Русский выучили?", - спросил Федор Юрьевич негромко.
- "Позабудем нескоро", - тихо сказали немцы.

Федор Юрьевич достал трость и, перекрестившись и вздохнув, отоварил неоднократно тростью спасенных.

"Замучили меня! Вот вам! Впредь! Что! Бы! Вот! Безбожники! Дела стоят из-за вас большие! Россия вверила! Изнемогаю тут со всяким! Стыд имейте!"

Потом перекрестил иноземцев. Дал денег. Уехал. Немцы полезли в телеги.

Ветер в апреле необычайно свеж.

При нарвском разгроме русской армии 1700 года шведам достался пленным Яков Федорович Долгоруков. Генерал-кригс-комиссар и тайный советник. Отбивался он до последнего. Взяли его в плен шведы при отходе русской гвардии, в нарушение условий, и увезли в Стокгольм. В числе прочих пленных русских генералов. Посадили в какой-то зверинец, потом перетащили в специальную тюрьму. Яков Федорович вёл себя при этом вызывающе. Не робел перед Европой Яков Федорович. 10 лет шведы терпели его выходки. 10 долгих лет Яков Федорович лично "изучал основы правовой системы королевства", осваивал шведскую модель. В 1711 году Долгорукова с сорока другими русскими пленными решили отконвоировать морем в другое место содержания.

Окинув пытливым взором судно, Яков Федорович решил его захватить в море. А чего бы не захватить?! Ну сколько можно тайному советники и генерал-кригс-комиссару ворочать тяжелое весло? Не раб он на галерах, в самом деле. Европу видел, не чернокожий.

В субботу гребцов расковали по случаю великого религиозного русского праздника. О котором шведам рассказал Яков Федорович. Не всех расковали. Но Якову Федоровичу руки освободили. Как только Долгоруков пропел слова гимна "Дерзайте убо, дерзайте, люди божие!", пленные ринулись на охрану и экипаж. Сам Яков Федорович кинулся резать экипаж первым. Придушил помощника капитана. Потом погнался с тесаком за шкипером. Потом рубился с начальником караула. Скинул его в море. Уклонился от пистолетного выстрела и "с колена рубил по ноге обер-боцмана, так что обер-боцман истек бы кровью, если бы его не утопили".
Взошел на мостик захваченного борта Я.Ф. Долгоруков уже опытным пиратом. Ухватил на волосы шкипера, приставил к его груди кортик и сказал значительно: "Если хочешь быть жив, то вези нас к Кроншлоту или к Ревелю, измены берегись, меня бойся, на бога надейся, но меня бойся больше".
Так и поплыли. Овладевали морским искусством с чистого листа. Стали лазить на мачту. Смотреть вдаль. Шкипера надо контролировать, тянуть шкоты, травить фалы, грести, высматривать. Моряки получились не так чтобы совершенные, но от бывших стольников, дьяков, окольничих и прочих думных дворян ждать лучшего трудно. Средний возраст освободившихся был 53 года. Вот так с седыми бородами, плешами и в отрепьях пошли они по невиданному ранее морю. Домой.
Сам Яков Федорович в отобранной шведской треуголке стоял на мостике гордо и непреклонно. Было ему тогда всего-то 70 лет.
Он, в свое время, чуть Людовика XIV до инсульта не довел. Министра Кольбера тряс за грудки. Работал некоторое время дипломатом.

Перед выборами в городскую думу г. Одессы, а это было в 1913 году, местное отделение погромного Союза Михаила архангела возглавил человек по фамилии Пеликан. У которого не было сердца, но была голова. Пеликан хотел пробовать Одессу на зуб и Одесса это понимала.

Погромщику Пеликану противостояла "прогрессивная группа избирателей", сконцентрировавшаяся вокруг инженера Брайкевича.

Случились выборы. Быть инженером Брайкевичем в Одессе - это почти залог победы. А вот возглавлять Союз Михаила архангела в Одессе и носить фамилию Пеликан- это сложнее. И Брайкевич победил.

Но Пеликан добился пересмотров итогов выборов. И на повторных выборах победил инженера Брайкевича. Кошмарный Пеликан победил прогрессивного инженера Брайкевича коварным оружием, неприятным для любого сторонника прогресса. Пеликан расширил число избирателей, увеличил число голосующих, демократизировал избирательную базу. Короче, в списки избирателей погромный Пеликан протащил всякую, господь покарай, бедную и неприятную шушеру. Которая из-за косности своей, рабства вековечного, одесской простодушности, отсутствии демократических представлений, не только подала 130 заявлений о том, что их неправомерно исключили из списков, но и довольно гадко проголосовала 19 мая 1913 года. Пеликана выбрали, иначе говоря.

Т.е. погромный Пеликан допустил к выборам т.н. "нижний средний класс". Который в Одессе, конечно, имел свою понятную специфику, но за допущение к урнам, за реализацию своих желаний отблагодарил лидера Союза Михаила архангела. Отблагодарил своим доверием. Брайковича попросили выйти.

Как шла предвыборная компания?

Для начала, прогрессисты инженера Брайковича отпечатали немного избирательных бюллетеней. На всякий случай. И тайно хранили их в конторе Штерна. Это была очень прекрасная контора с дверями из дуба, в которой пахло океаном, духами, турецким табаком и немного ночным риском.

Естественно, весь город знал и сочувствовал Штерну, которого судьба кинула в руки прогрессистов. Он был очень хороший человек и маклер этот самый Штерн, поэтому, когда к нему в контору 15 мая 1913 года вошли 15 человек в масках, он даже не очень удивился. 15 человек страшным образом наставили на маклера Штерна огромные револьверы! А это очень плохое начало дня, я вам скажу, когда 15 мая 15 человек наставляют на вас 15 револьверов. Нет, хорошо, что не 30 мая и не 30 человек! Но всё равно очень шумно и страшно. Когда налётчик спросили, кто тут будет наконец за хозяина, Штерн уже стоял с протянутыми к богу всеми своими руками. Но успел таки послать за полицией, которая тактично, вовремя и быстро не приехала.

Когда стало понятно, что полиция занята за другую облаву и 15 человек немного успокоились и стали говорить по очереди и тише, Штерн дал им "несколько бюллетеней...пачку обращений к избирателям", а несколько томов бухгалтерии кошмарные налетчики взяли просто без разрешения, на будущие визиты и в счёт будущей дружбы.

Потом бандиты сели в авто и совсем уже уехали, оставив маклера Штерна в издёрганных рыдающих нервах.

Следующий удар погромщики нанесли в сердце прогрессивного движения. Прямо из конторы Штерна, размахивая "кольтами", пеликановцы поехали в издательство "Культура". Издательство "Культура" ( владельцы: Аарон и Самуил Гольцвейги) печатало негромко для окружающих всякое такое. Ну, как бы нужное для прогресса. Пеликановцы взошли к братьям, и братья крикнули "не надо!" Они сдались. Налётчики вывезли продукцию типографии в неизвестном направлении. Дорогу в неизвестность им показывал Самуил Гольцвейг, которого пеликановцы захватили в плен. Авто, набитое бюллетенями, листовками, бандитами с револьверами мчалось по Одессе. Ветер пел в волосах издателя С.Гольцвейга. За автомобилем пеликановцев скакала полиция и страшно свистела. Одесса любовалась всеми.
На литых шинах "Дукат" пеликановцы вырвались из города, полиция потеряла интерес к довольно опасной погоне, издателя бережно ссадили на станции.
Открытое на факту налёта уголовное дело по статье 142 уложения о наказаниях Российской империи было впоследствии прекращено "за примирением сторон".

На следующий день, вышедший от градоначальника Сосновского городской голова Масленников был атакован в здании Одесского градоначальства группой одесских лидеров погромного движения. Масленникова обступили кромешные рожи одесского русского национализма: сам Пеликан, Мечников, взятый просто для смеха и хохота в пеликановы замы, Зусман, Кумбари и Альбрант. Русские националисты стали спрашивать у Масленникова за выборы и просится в наблюдатели и счётчики голосов. Масленников таял под их жаркими словами как сладкое мороженное. Опытными руками Зусман и Пеликан ухватили ослабевшего в ногах Масленникова, который по- девичьи беззащитно пытался упираться как нимназистка перед портовой пивной. Они вели его по жаркому коридору, завели его в пустующий кабинет и там Масленников сдался. В счётчики включили всю верхушку одесских погромщиков.

Прогрессисты в это время успокаивали своих привеони вели рженцев в ресторане "полезного питания" "Ротонда". Они ели кефир и поддерживали друг друга. Инженер Брайкевич пообещал всем своим сторонникам победить. Заказали шипучую воду. Прогрессивное движение просто село и стало шить себе на людях приданое, вот так я вам скажу.

В день выборов артель "Лутковский и сыновья" гудела разорённым ульем. Большинство рабочих артели были членами "Союза Михаила архангела". Они хотели дела. Пеликановцы вскружили им головы националистической пропагандой, и артельщики согласились стать подручными архистратига. Шимановский, Осипович, Демешкан, Капилистов и прочие были разосланы в разные концы города. Капилистов и Демешкан должны были со своими отрядами агитировать окраины, а вот Шимановский и Осипович со своей дружиной были отряжены к зданию городской думы, чтобы затевать драки, устраивать скандалы и угрожать избирателям. Само здание городской думы было окружено чёрными пеликановскими автомобилями. На этих автомобилях пеликановцы носились по Одессе, собирали томных выборщиков и волокли к урнам. Здание пеликановской штаб-квартиры - Никольский бульвар, 14 было занято вооружёнными сторонниками. Охранять было чего.

В штаб-квартире пеликановцев сидел изловленный ими пять дней нотариус Цветков с подручными. Что делал нотариус Цветков?! Тоже, что делали бы и мы на его месте. Он заверял доверенности на право участия в выборах. А что вы подумали?! Я не знаю.

Рядом с нотариусом стоял в полотняном кителе городовой Мигуля, державший в руках портрет Государя-императора.

В воздухе пеликановского логова пахло деревенской колбасой, которую подвозили и подвозили и всё жарили и жарили.

Нестойких избирателей волокли к нотариусу, при виде Мигули избиратели осознавали что-то очень важное в своей жизни. И доверяли свои голоса присутствующим здесь же националистам Штакельзону, Лопате и пр. Конечно, пеликановцы были ещё очень неопытны. Их подводила беспечная горячность жарких сердец.

Рабочий артели Лутковского по фамилии Кравко был застигнут за тем, что голосовал уже второй раз. Первый раз Кравко голосовал от имени Якова Григорьевича Гринчака, помершего ещё в январе, а второй раз - от имени Феокрита Семёновича Богоявленского, скончавшегося ещё ранее. Как будет написано потом в сенатском отчёте: "Черкасов приходил голосовать несколько раз и каждый раз в различных костюмах: то в сером, то в чёрном, в бороде, с баками и без бороды. Вообще, многие рабочие опускали бюллетени по несколько раз, устраивая так называемую "карусель"...Практиковали и иной приём голосования, а именно: по чужим доверенностям".

Выборы признали состоявшимися и стали всё же для порядка считать голоса.

Снова цитата из сенатского отчёта: "Здесь средством достижения победы была избрана "подсыпка" бюллетеней". Подсыпка осуществлялась так: внимание счётной комиссии отвлекалось скандалами и драками с участием той же счётной комиссии. Пока комиссионеры замешивали ногами очередного скандалиста, пока били "головой о колонну" боцмана Пухальского Илью Семёновича, пока трепали переодетого в чиновника городового Мигулю, другие пеликановцы подбрасывали бюллетени в пользу своего шефа "пачками".

Все бюллетени, участвующие в голосовании, должны были быть отмечены специальным штемпелем градоначальства. Хищные пеликановцы предусмотрели и это. Помощник секретаря городской управы, активист пеликановского движения за святую Русь, по имени Анемподист Анагности "выпросил у делопроизводителя градоначальства Маркина домашнюю типографию, в которой был набор цифр". Доверчивый Маркин только в день выборов понял, зачем Анагности потребовалась в два часа ночи домашняя типография. О чём Маркин и доложил на последующем следствии.

Делопроизводитель городской управы по фамилии Живчик (матёрый пеликановец) провёл в ночь перед выборами в здание градоначальства людей, которые под видом починки канализации, выгребли выброшенные тайными пеликановцами из финотдела избирательные купоны, предназначенные к учёту.

Чтобы победа Пеликана не была подозрительной, подтасовку голосов осуществляли так: Мечников получал в два раза меньше Пеликана, Полетаев- в два раза меньше, чем Мечников

После молниеносной и ужасной победы на выборах, пеликановцы кинулись делить город. Хруст выламываемых со своих мест чиновников градоначальства оглушал. Одесса смотрела на приход новых властей с тревогой. Люди выходили на улицу и смотрели, как из градоначальства и думы летят когда-то важные бумаги, с оторванными государственными орлами. Зрители не могли отвести глаза от блеска чужой удачи. Они смотрели на не своё счастье, как на свою беду: с детским страхом и ненавистью. А это больно. Пеликановцы ходили по городу как девушки, познавшие любовь, счастливо улыбаясь и нетвёрдо пошатываясь. Националист Маврокардаки Пантелеймон Периклович заимел дикую привычку. Он приучил себя подкатывать к городскому почтамту на лакированной машине и отправлять государю-императору телеграммы раз в неделю. Бывший городовой Мигуля, ставший после побоев в избирательной комиссии компаньоном в издательстве "Культура", стал проводить у себя на дому сбор пожертвований от нелепых соседей. Как напишут потом равнодушные чужие руки следствия: "...разнообразие их было неисчерпаемо...предлагалось жертвовать на:
1. Образование фонда "Копейки Минина".
2.На женскую профессиональную школу.
3.На гимназию.
4.На покупку собственного дома.
5.На бедных.
6.На устройство ёлки.
7.На знамя..."

Адкокат Серебрянко А.Ц., возглавивший попечительский совет "Союза гимназических и университетских преподавателей новороссийского университета" раздал прибывшим на собрание совета преподавателям и студентам револьверы.

Санитарный врач порта Розенький П.Д. удерживал у себя в конторе санитарного карантина восемь капитанов турецких кораблей, подозревая их в завозе чумы. "Затем, общаяясь с ними на турецком языке, чтобы его не поняли присутствующие при разговоре чины одесской портовой таможни, Розенький потребовал от каждого удерживаемого по тысяче франков, угрожая результатом медицинского осведетельствания". Трое турок платить отказались и потели в карантинной тюрьме четыре душных месяца, пока их не выкупил турецкий поверенный Ильясоглу.

Рабочие артели "Лутковский и сыновья" создали два союза. Первй союз объединил всех загорелых одесских дворников, которые устали брести свою каторгу в одиночку. Параграф 6 общества одесских дворников беспощадно гласил: "Кроме обязательного членского взноса в пользу Общества, члены общества вносят вступительный взнос в размере 50 коп. и ежемесячные взносы в размере 30 коп." Дворники стали шумно кричать и безобразно жадничать под внимательными взглядами организаторов. Дело стало казаться не таким уж прибыльным и огорчать. Тогда организаторы сказали дворникам, что раз дворники не понимают, то им придётся всё очень быстро объяснить. Дворники, оглядев стены помещения, в которое их собрали, начали что-то соображать своими тугими мозгами и радостно согласились. За вывоз мусора ( параграф 9) дворники платили ежемесячно по рублю за доходное домовладение. Задолжавшие дворники отдавали ключи от вверенных им домов представителям профсоюзов, и вскоре на Молдаванке граммофон в каждом уважающем себя доме стал делом вполне обыкновенным и скучным. Жильцы домов, встревоженные профсоюзной деятельностью своих дворников, щупая раны на головах, стали просить у дворницкого общества защиту. И они её получили!
Вторым общественным достижением пеликановцев из конторы "Лутковский и сыновья" стало создание "братства трезвости". В кассу братства стали поступать средства от владельцев "чайных", пивных и "трактирых заведений с выносом".

Купец Синицин открыл женскую школу своего имени. Обучать в школе планировалось отступившихся одесситок. На торжестве открытия женской школы для оступившихся им. купца Синицина пеликановцы единогласно провозгласили целью школы "борьбу с духом неверия, космополитизма и нравственного растления". Вскоре в помещении гимназии была найден младенец женского пола. Пеликановцы сообщили эту благую весть в Петербург. Из Петербурга из личных средств государя поступило 500 рублей. Школа для портовых, оступившихся по сотне раз только в прошлом месяце, барышень на глазах превращалась в дело не только приятное, но и прибыльное.

В конторе "Лутновский и сыновья" стали чаще щелкать радостные счёты. Наняли бухгалтера Соловейчика. Вскоре выяснилось, что отпущенные градоначальством 739 рублей 90 копеек на ремонт здания женской школы для оступившихся были распушены по ветру вихрем созидания. Пришла полиция. Соловейчика, наконец, арестовали. Пеликановцы не раз вспоминали этого криминального упыря, который так ловко изображал из себя честного человека.

Вскоре пеликановцы решили попробовать себя в деле денежно-вещевых лотерей. Пеликановец Кристиди К.М. привёз из Нью-Йорка рекомендации по организации масштабного розыгрыша. Для начала привычно отбили телеграмму в Петегргоф. Попросили у царицы какую-нибудь ценную вещь для розыгрыша в лотерее. Из Петергофа ответили на имя самого Пеликана с вопросом "знает ли он организаторов лотереи". Городской голова Пеликан ответил, что никого из пеликановцев не знает и знать не хочет, так как очень занят, но характеризовал организаторов "людьми порядочными, занятых исключительно педагогической деятельностью". Из Петергофа прислали таз из серебра. Небольшой. Пеликановцы с тазом на вышитом полотенце обошли дом за домом всех одесских миллионеров. К третьему дня обхода ликующие пеликановцы поняли, что лотерея - это очень интересно! Пересчитав выручку от продажи пятисотрублёвых билетов, лидеры пеликановцв, таз вернули обратно в Петергоф. За пропавший таз могло влететь. А выручку от показа и розыгрыша таза пеликановцы положили на депозит в контору "Шонке, Лодзеньковский и К", которая играла на бирже.

Сгубила пеликановцев политика и конкуренция.